Рубеж

— Это… Это тоже не главное, господин Еноха. Не знаю, поймете ли вы… Мне надоело бояться. И просить надоело. Я больше не служанка — ни князю Сагору, ни Самаэлю. Если мое проклятие еще что-то значит, то будь они прокляты! Трижды! И ныне, и всегда…

— Нет! Не надо! Не говори! Взметнулась вверх ручонка. Шестипалая.

— Не говори так! Никого нельзя проклинать. Никого! Дядька Мыкола Лукьяныч, мне с тобой говорить надо! Очень надо! Я хотел у Бога совета спросить, да батька не позволил. Говорит, рано мне еще с Богом разговаривать. Но он мне сказал, что делать нужно. Он умный, он все знает…

Слушала Ярина и чуяла, как ужас к сердцу подступает. С Богом говорить хочешь, Несущий Свет? И ведь поговорил бы, если б не батькин запрет!

Байстрюк из Гонтова Яра, младень-недоросль…

Страшно! Ой страшно!

— Говорить со мной хочешь? — нахмурился Мыкола. — То поговорим, хлопче!

Рискнули — позвали Хведира. Тихо было в таборе осадном, покойно. А об остальной химерии пани Сало, едва про наместника Серебряного Венца услыхала, как тот под стенами войной встал, побеспокоиться обещала.

Да только все одно не сдюжить, ежели с четырех сторон полезут!

Горели свечи, и факелы горели. Это уж Ярина озаботилась. Почему-то страшно стало от тьмы кромешной. Как в детстве, когда Черной Руки боялась.

А сейчас… Ох, лучше и не думать!

За стол сели. Случайно ли, не случайно, но оказался байстрюк чортов в самом почете — в конце парадном, где хозяину место. Мыкола — и тот ниже сел.

Да в месте ли сила?

Расселись молча. Братья люльки достали, закрутили дым тютюнный кольцами. Хведир — и тот носогрейкой пыхтел.

Подивилась Ярина. Ай да бурсак! Да и то верно, что за беседа без люльки?

Дымили, молчали.

Ждали.

Наконец ударил Мыкола люлькой о каблук, положил на тканую скатерть.

— Так вот, пани да панове. Покурили, теперь и речи вести самое время. Ну, говори, пан Денница!

Встал байстрюк, глазами желтыми блеснул. И вновь похолодела Ярина. Его глаза, его!

ЕГО!

Встал, дернул ручонкой четырехпалой — словно бы дым отогнать хотел.

— Пленочки лопнули. Понимаете? Лопнули! Они не сами лопнули, их бабочки порвали. Бабочки плохие, они хотят, чтобы наша Капля высохла. Совсем! Это все придумала розовая бабочка, она хочет быть главной. Самой-самой главной!

Странное дело — и не ухмыльнулся никто, детские слова слушая. Вроде бы и смешно — пленочки, бабочки какие-то, и еще капля ко всему.

А ведь не смешно!

— Братик сказал, что это Аспид прилетел. Аспид — неправильное слово. Это не Аспид. Это дырочка в пленочках, и через дырочку Капля вытекает. За пленочками очень пусто, капля не может удержаться, ее тянет. За пленочки тянет! Я… Я еще всех слов не знаю…

— Понятно, хлопче, — вздохнул Хведир. — То именуется «тыск», иначе же — «давление». Ибо написал великий Аристотель Стагирит, что естество пустоты не приемлет…

— Так чего ж это будет? — не вытерпел Петро. — Или пропадем? Поразилась Ярина. Диво дивное! Молчун заговорил! Так ведь заговоришь!

— Мой батька знает, — твердо проговорил байстрюк. — Он очень умный. Он сможет помочь. Он мне сказал, что я должен прийти сюда. Он сказал, чтобы вы не трогали доброго дядьку. Он сказал, чтобы Ирина Логиновна Загаржецка позвала своего батьку. Он сказал, что батька Ирины Логиновны Загаржецкой должен прийти и привести с собой Заклятого.

— Кого? — не утерпел Мыкола. — Да поясни, хлопче!

— Я… Я не могу! — Денница огорченно вздохнул. — Я еще маленький. Я знаю, что батька говорит правильно. Если он придет, я всех спасу! Я спасу!

И вновь не усмехнулся никто. Ярина же вновь удивилась. Батька-то — ладно! А вот что за дядька такой у байстрюка чортова объявился? А как поняла…

«Вызволи, Ярина Логиновна! Вызволи-и-и!» Сжал кулак Мыкола, по скатерти тканой ударил.

— То… То ты ведаешь, пан Денница, где ныне пан Логин, сотник наш, , обретается? И ты позвать его можешь?

— Знаю, дядька Мыкола Лукьянович. Но я его позвать не могу. Его может позвать Ирина Логиновна Загаржецка. Она его позовет и укажет Окошко. Тогда он сможет приехать и привести Заклятого. Только это все надо сделать сейчас. Прямо сейчас!

Договорил, ручонкой шестипалой взмахнул.

Сел.

Никто не откликнулся. Молчали, не переглядывались даже. Петро вновь принялся люльку набивать. Кисет достал, повертел в крепких пальцах. Бросил.

— И кто скажет чего? — наконец проговорил Мыкола. — Или ты, чумак? Твой брат, тебе и отвечать.

— Я… Не знаю я…

Вскочил Гринь, обернулся растерянно.

— Он еще маленький. Маленький…

— Мальчик знает, что говорит.

Холодно прозвучали слова ведьмы Сало. И снова — не отозвался никто. Ярина на Хведира взглянула — молчал пан бурсак, окуляры в пальцах крутил.

— Та-а-ак, — протянул Мыкола. — Ну, тогда я решать буду…

— Погоди! Я… Поговорить надо!

Вскочила Ярина, к Енохе-старшему подбежала.

— Отойдем…

А как отошли — недалеко, к окошкам темным, — и слов не нашлось. Про что поведать? Про сны свои? Про Птицу Черную?

— Это… Колдовство это, — с трудом выговорила она. — Он… Денница… Он хороший, но ведь батька его… бес!