Рубеж

Гвалт стих, сменившись холодным, тяжелым молчанием. Десятки глаз смотрели на худую плосконосую девушку в серой кожушанке и черкасской шапке с белым верхом.

Ярина подождала, вдохнула холодный воздух.

Пора!

— Что, обыватели валковские? Бежать вздумали? Волков по чащобам кормить?! Вы побежите, соседи побегут — и край запустеет. Для того ли прадеды ваши здесь засеки строили да татар в пень рубали? Неужто они трусов породили?

Ответом была тишина. Мужики прятали глаза, смотрели вниз, отворачивались.

— Батька твой, панна сотникова, далеко, — наконец бросил кто-то. — Он на Дунае, а мы — здесь. И татары здесь. Пан писарь погиб и все черкасы с ним. Кто Валки оборонит?

— Верно, верно! — откликнулись другие. — Чего ее слушать, соплюху!

Бежать надоть, бежать!

— А ну, цыть! — «корабелка» вновь взлетела к небу. — Трусов не держу — дорога скатертью! А кто не трус, меня слушай!

Ярина на миг замолкла, переводя дыхание и давая возможность перепуганной толпе прийти в себя. Соплюха? Пусть и соплюха, зато у нее кровь в жилах, а не гнилая водица!

— Эй, панове-молодцы, обыватели валковские, мугыри да свинопасы, костерники да броварники! Хватит вам под перинами прятаться, в винницах страх заливать да по запечьям дрожать — ждать, покуда татарский аркан не найдет! Кто смелый — иди со мной, Яриной Загаржецкой, дочкой сотниковой, наши Валки боронить! А кто трус, смелость взаймы бери и тоже иди! Или не деды ваши с паном гетьманом Зиновием Старых Панов под Пилявцами рубили да татар на Изюмском шляху гоняли? А не пойдете — по селам поеду да молодиц с рогачами наберу, а все одно: врагов в Валки не пущу! И в том слово даю крепкое, черкасское! Поняли? Девушка задохнулась, рука с шаблей опустилась вниз. В горле першило — не иначе голос сорвала. Не беда, лишь бы услыхали!

Услыхали! Тишина сменилась гулом, но голоса теперь звучали иначе.

Очнулись мугыри!

— А сотником кто будет? — высокий парень в коротком, не по росту, Кожухе пробился вперед. — Не можно без сотника, панна Ярина!

Парень был знакомый — Миско Швец, из самой голоты. Год назад в черкасы просился, да не взяли. Какой черкас без коня?

Девушка задумалась. А и вправду, кто? Ни писаря не осталось, ни есаула, ни черкаса реестрового.

— А хоть он, — Ярина кивнула на мрачного Хведира. — Роду он черкасского, и батька, царствие небесное ему, сотенным писарем был!

Хведир даже головы не поднял — будто не слыхал. В толпе засмеялись.

— Не, не годится! — Миско Швец взлохматил буйную шевелюру. ~ Пусть пан бурсак покуда в писарях, как батька, походит. Он — человек ученый, ему и писарем быть. Верно?

Толпа вновь загудела — согласно, дружно. Ярина облегченно перевела дух. Раз уж чины делить начали, значит, не побегут!

— А сотником тебе быть, Ярина Логиновна, некому больше. Девушка невольно покраснела, в висках застучала кровь. О таком и не мечталось. Не мечталось, не думалось. Куда там в сотники! Тут бы раз с батькой в поход сходить — и то не брали!

— Девка она! — послышгщсячей-то рассудительный бас. — Девка славная, боевая, да один хрен: разве можно девку в сотники?! Ярина только вздохнула. Все верно! Замечталась, дуреха!

— И кто ж такое сказал? — Миско резко оглянулся, хмыкнул. — Да это мы все — бабы, а она — единственный вояка на все Валки! Кто бежать хотел да хомяком в нору ховаться, а?

Рядом со Швецом уже собрались его погодки: крепкие, плечистые, один в один. Кое-кого Ярина помнила. Тоже из голоты, доброго кожуха — и того нет.

— Ярину Загаржецку — в сотники! Слава! — крикнул кто-то, и весь майдан дружно отозвался:

— Слава! Слава! Не уйдем! Не сдадимся! Ярина словно очнулась. Криком сотники не ставятся. Через день-другой из Полтавы наказного пришлют, но ждать все одно нельзя.

— Теодор Лукьяныч!

Парень поднял голову, взглянул удивленно.

— Поезжай в управу сотенную да всех волонтиров запиши, да амбар открой, где припас хранится, да погреб пороховой. Понял ли, пан писарь сотенный?

Бурсак подумал, кивнул. Ярина повернулась к Швецу:

— А ты, пан Миско, при мне сотенным товарищем будешь. Проследи, чтоб на улицах порядок был да чтоб не стреляли попусту. И об есаулах наказных подумай, вечером назначим.

— А головы брить? — поинтересовались петушиным фальцетом. — То холодно, панна сотникова!

— Брить, ясное дело! — хором ответили ему. — Голову брить, а чуприну оставлять, да усы. И пшена с салом запасай, и ложку с казанком бери! Чай, теперь черкас — не мугырь!

Ярина улыбнулась.

— Зброи много, Яринка, — Хведир устало вздохнул, откладывая гусиное перо. — Да только старая вся. Рушниц справных нет, и янычарок нет, улдымки, фузеи без пружин, флинты. Какие ржавые, какие без кремней, шабли ржавые. Гармата есть, да только без ядер.

Здоровая рука сдернула с носа очки, парень повертел их, растерянно оглянулся.

— Протереть бы! Подсоби!