Рубеж

— Смотрите, какая предусмотрительность! — воскликнул Жигарев. — Когда предложения в тактический план вносили, разнобоя не боялись, а как дело дошло до ответственности... Вы это бросьте! Да, да, бросьте! — От гнева, перехватившего голос, Жигарев закашлялся, прикрыл трубку ладонью, но тут же открыл. — Алло! Алло! Ну где вы там пропали, майор?

— Слушаю, — отозвался на другом конце провода Крайнов.

— Да не слушать надо, а держать ответ. А то, видите ли, «разнобоя» испугались. Ну мудрецы! — Жигарев перевел дух, спросил уже помягче: — А как там Бахтин себя чувствует? Рана серьезная?

— Не очень. В госпиталь отправлять не стали.

— А настроение у него как?

— Домой просится. Говорит, как пострадавший, отпуск должен получить.

— Значит, улизнуть от учений хочет?

— Ну, может, и не так. Может, просто соскучился по дому.

— Гадаете? Эх, майор, майор! В общем, давайте, чтоб приказ был немедленно!

Опустив трубку, Жигарев долго сидел в глубокой задумчивости. Досадно и горько было оттого, что боевая подготовка в дивизии и вся жизнь в ее частях и подразделениях шли не так, как хотелось ему. Изменился даже майор Крайнов, на которого он надеялся как на самого себя, которого даже рекомендовал когда-то на должность командира полка.

3

К учениям готовились все напряженнее. Тактические занятия проводились днем и ночью. Опустевшими казались военные городки и штабы частей. В солдатских казармах можно было встретить лишь часовых, охраняющих помещения и воинские склады.

Вернувшись однажды с рекогносцировки, Мельников заглянул в почтовый ящик и вдруг обнаружил конверт, на котором под адресом отправителя было четко выведено: «Жогин Павел Афанасьевич». В первую минуту комдив не мог поверить тому, что увидел. Шутка ли, с тех пор, как бывшего командира Степного гарнизона освободили от должности и отозвали из дивизии, прошло много лет. За это время с ним не было встреч, не было от него и писем. Лишь от Жогина-младшего Мельников узнал как-то, что отец его некоторое время служил в штабе одного из южных округов, затем был облвоенкомом, тоже где-то на юге. Однако нигде долго не задерживался. Это не удивило Мельникова. Уж кому-кому, а ему-то хорошо был известен неуживчивый характер своего бывшего командира полка. Об этой неуживчивости свидетельствовал и затянувшийся разлад Жогина-старшего со своим сыном, который служил теперь в дивизии Мельникова.

Иногда Мельников спрашивал себя: а не попытаться ли ему все же как-то помочь Григорию наладить отношения с отцом? Но ничего разумного придумать не мог. Да и сам Григорий не очень хотел, как видно, чтобы комдив посредничал между ним и отцом.

Как-то месяца два назад, беседуя с Жогиным-младшим о предстоящих пусках, Мельников, между прочим, поинтересовался: «А что с батей у вас, Григорий Павлович? Старый лед не тронулся?» Майор хотел было уклониться от ответа, но смущенно признался: «Нет, Сергей Иванович, не тронулся...» — и всем своим видом показал, что разговор этот ему неприятен...

Мельников распечатал конверт и принялся читать письмо.