Рубеж (ЛП)

— Как только Брюс ушел, мы позвонили Михаэле и все ей рассказали. И думали, что больше не услышим о Брюсе.

— Но, конечно, услышали, — грустно сказал Лукас. — Став слишком жадным, Брюс не мог больше держаться за вашу семью, но винил в произошедшем не себя. Он обвинял Михаэлу и хотел ее наказать. Что случилось дальше?

— А дальше я застряла в лифте во время крупного отключения энергии в Синей зоне, — хмуро отозвалась Михаэла.

— О, нет! — воскликнула я с инстинктивным сочувствием. — Я тоже попала в ту аварию, но мне повезло оказаться в это время в своей комнате.

— Я воспользовалась инфовизором, чтобы позвать на помощь, — продолжала Михаэла, — но люди застряли практически в каждом лифте Синей зоны.

— Через сколько до вас добрались? — спросила я.

— Через сорок семь часов, — дрожащим голосом ответила Михаэла. — Я знала, что тут нет ничьей вины. Аварийные службы делали все возможное, но их завалили просьбами о помощи, и они в первую очередь спасали крупные группы людей, а также больных и раненых. Другие зоны тоже прислали на помощь своих спасателей, но им пришлось долго добираться до центра Синей зоны.

При этих воспоминаниях она стиснула руки в кулаки.

— В лифте стояла полная темнота, а я не решалась использовать инфовизор для освещения, боясь, что он разрядится. У меня не было ни еды, ни воды, и я паниковала из-за ситуации с воздухом. Аварийные службы послали мне сообщение, что это не проблема, поскольку большинство людей находилось в парке и получало воздух из вспомогательных систем, но когда ты заперта одна в темноте…

Она тряхнула головой.

— В итоге аварийная группа нашла меня и отвезла в импровизированный медицинский отдел в ближайшем парке. Здесь были свет, воздух, еда и вода. В тот момент я правда думала, что все в порядке, но когда снова включили энергию, мы разошлись по комнатам и…

Михаэла уставилась на свои руки.

— У меня начались ночные кошмары. Я боялась войти в лифт или проехаться на ленте. Прятала еду и бутылки с водой в своей комнате.

— Это была естественная реакция на пережитое, — сказал Эллиот.

— Совершенно естественная, — подтвердила я. — Все в Синей зоне неделями не пользовались лифтами.

— Вам должны были предложить терапию, — прибавил Лукас.

— Меня записали на лист ожидания, — сказала Михаэла. — Но множество людей в Синей зоне также нуждались в помощи. Я не могла ездить на лечение в другую зону улья или в те районы своей, до которых не могла добраться пешком из комнаты. На самом деле, я вообще не могла на час оставить свои запасы еды и воды, не испытав приступ паники.

Она пожала плечами.

— Терапевт звонила мне несколько раз. Потом она нашла время навестить меня в моей комнате и провести полную оценку. Врач решила передать меня специалисту для предположительной перемотки памяти в момент до аварии, но это означало новое долгое ожидание. К тому времени, когда специалист пришел, он беспокоился о количестве воспоминаний, которые пришлось бы уничтожить. В итоге я прошла стандартное лечение в ближайшем районе Синей зоны и постепенно нашла свой способ справляться с проблемами.

— То есть вы долго оставались уязвимы и в одиночестве, — сказал Лукас.

— Да, — ответила Михаэла. — Правила подросткового уровня разрешают один день или вечер в неделю провести у родителей, но я не могла отправиться на первый уровень.

— А семьи вообще не должны посещать подростковый уровень, — прибавил Эллиот. — Люди такого высокого ранга, как мы, обязаны подавать пример, так что нам удавалось разговаривать с Михаэлой только по инфовизору.

— Уверен, Брюс воспользовался этой ситуацией, — заметил Лукас.

— Да, — подтвердила Михаэла. — Переезжая на подростковый уровень, вы обычно получаете комнату в том же районе, что и ваши родители, и вас отделяет от дома лишь поездка на лифте. Это означало, что моя комната находилась возле центра Синей зоны.

Она помолчала.

— Будучи тренером по серфингу, Брюс имел один рабочий кабинет на пляже подросткового уровня, а другой — в общинном центре Синей зоны. Он сказал, что нуждается в офисе еще ближе к центру, и договорился о переезде в общинный центр рядом с моей комнатой. Это давало ему превосходный предлог каждый раз по пути в кабинет проходить мимо моего жилья.

— Хитро, — сказал Лукас.

— Да, и Брюс не просто ходил по коридору, — продолжала Михаэла. — Он всегда делал что-то, чтобы я знала о его присутствии: то врезался в мою дверь, то, стоя около нее, так громко разговаривал по инфовизору, что я могла его слышать. В то время я была в плохом состоянии, и знание, что Брюс находится рядом с моей комнатой, внушало страх.

— Вы жаловались на него безопасникам? — спросила я.

— Нет. Я чувствовала: Брюс хочет, чтобы я обратилась или к безопасникам, или к семье. Это дало бы ему возможность изобразить давно страдающего человека, которому нельзя даже дойти до своего кабинета без обвинений девицы-параноика. Вероятно, он сумел бы воспользоваться ситуацией, чтобы навязать разговор Эллиоту и попробовать на нем эмоциональный шантаж.