Руби

Я подождала, пока она заснула, а затем отправилась на пироге в хижину дедушки Джека. Вся печаль и меланхолия, владевшие мной последние полтора месяца, обернулись яростью по отношению к деду. Он знал, как трудно нам бывает летом. Вместо того чтобы каждую неделю пропивать свободные деньги, ему следовало бы подумать о нас и навещать нас почаще, решила я. И еще я решила не обсуждать это с бабушкой Катрин, потому что она не захотела бы признать мою правоту и не позволила бы попросить у деда ни пенни.

Летом болото выглядело совсем по-другому. Кроме того что после зимней спячки просыпались аллигаторы – а спали они, откладывая в хвостах жировые запасы, – появлялись еще десятки змей, они сплетались в клубки или прошивали воду зелеными или коричневыми нитями. К тому же над болотом роились целые тучи москитов и других насекомых, слышались хоры жирных лягушек-быков с вытаращенными глазами и дрожащим горлом, неистово сновали повсюду выводки нутрий и ондатр, иногда останавливавшие на мне свой подозрительный взгляд. Насекомые и животные неузнаваемо меняли вид болота, их домики создавали выступы там, где их не было раньше, их паутина связывала растения и стволы деревьев. От всего этого болото казалось живым, будто само оно превратилось в одно громадное животное, меняющее облик с каждой переменой сезона.

Я знала, что бабушка будет встревожена из-за моей поздней поездки через болото и визита к дедушке Джеку. Но мой гнев достиг предела, погнал меня в сторону болота и заставил толкать пирогу шестом с удвоенной энергией. Вскоре я обогнула поворот и увидела хижину деда. Но когда подъехала поближе, уменьшила скорость, потому что испугалась доносящегося из нее грохота.

Я услышала звон сковородок, треск мебели, завывания и проклятия деда. Небольшой стул вылетел из двери, шлепнулся в болото и затонул. За ним последовал горшок, потом еще один. Я остановила пирогу и стала ждать. Некоторое время спустя на галерее появился дед. Он был совершенно голый, волосы всклокочены, а в руках старик держал ременный кнут. Даже с такого расстояния я могла видеть, что его глаза были налиты кровью. Тело деда было покрыто полосами грязи и тины, а на ногах и пояснице краснели царапины.

Старик щелкал кнутом по чему-то в воздухе и кричал перед очередным взмахом кнута. Вскоре я поняла, что он воображал перед собой какую-то тварь, что это пьяный припадок. Бабушка Катрин описывала мне один из них, но я никогда не видела ничего подобного собственными глазами. Бабушка говорила, что алкоголь пропитал мозг деда так сильно, что вызывал у него галлюцинации и кошмары даже днем. Не раз с ним случались припадки в доме, и он уничтожил многое из хороших вещей.

«Я обычно выбегала из дома и ждала, пока он дойдет до изнеможения и уснет, – рассказывала бабушка. – Иначе он мог изуродовать и меня, не сознавая этого».

Вспомнив слова бабушки, я отвела пирогу в маленький пролив, чтобы дед меня не заметил. Старик вновь и вновь щелкал кнутом и вопил так громко, что на горле его вздувались вены. Вскоре кнут зацепился за капкан на ондатр, запутался, и дед не смог его вынуть. Он вообразил, что кнут захватило чудовище. Это вызвало новый приступ ярости, и старик начал выть и размахивать руками так быстро, что стал похож на какого-то человека-паука, по крайней мере с того места, откуда я наблюдала. Наконец изнурение, которое описывала бабушка, овладело им, и он рухнул на крыльцо.

Я подождала довольно долго. Все было тихо.

Убедившись, что дед ничего не чувствует, я подвела пирогу к галерее, заглянула через перила и увидела старика скорчившимся и спящим, не замечающим москитов, пировавших на его коже.

Я привязала каноэ и вошла на галерею. Дед был чуть жив, грудь поднималась и опускалась с большим трудом. Я знала, что не в силах отнести его в дом, поэтому вошла внутрь и нашла одеяло, чтобы накрыть старика.

Затем, набравшись смелости, я толкнула спящего, но его глаза даже не дрогнули. Он уже храпел. Я похолодела. Все мои надежды были перечеркнуты видом и вонью, исходившей от него. Пахло так, будто дед искупался в этом своем дешевом виски.

– Напрасно я приехала к тебе за помощью, Grandpere, – сказала я с яростью. – Ты просто позор.

Из-за того, что старик находился в бессознательном состоянии, я могла дать беспрепятственный выход моему гневу:

– Что ты за человек? Как можешь ты позволять нам выбиваться из сил, чтобы выжить? Ты знаешь, как устала бабушка. Неужели у тебя совсем не осталось человеческого достоинства?

– Я ненавижу в себе эту кровь Ландри. Я ненавижу все это, – вопила я и била себя кулаками по бедрам. Мой голос эхом разносился по болоту. Невдалеке взлетела испуганная моим криком цапля, а в дюжине футов от меня поднял голову над водой и взглянул в моем направлении аллигатор.

– Оставайся здесь, оставайся на болоте и глотай свое дешевое виски, пока не умрешь. Мне все равно, – кричала я.

Слезы текли по моим щекам, горячие слезы гнева и разочарования. Сердце стучало.