Руби

Но все мои мольбы были напрасны. Из-за двери не доносилось ни звука. Наконец я опустилась на пол, обхватила колени руками и зарыдала. Все мои усилия оказались напрасными; победа осталась за Дафной. В полном отчаянии я принялась биться о дверь головой. Внезапно она распахнулась. На пороге стоял отец. Волосы его растрепались, глаза покраснели от рыданий, щеки покрывала щетина. Узел галстука был распущен, и рубашка вылезла из брюк. Выглядел он как человек, несколько ночей спавший в одежде.

Я поспешно вскочила на ноги и вытерла слезы:

– Папа, мне нужно с тобой поговорить!

Он бросил на меня взгляд, исполненный отчаяния, и отступил на шаг, давая мне возможность войти в комнату.

Свечи перед фотографиями дяди Жана почти догорели, и в комнате царил полумрак. Отец тяжело рухнул на стул. Лицо его оставалось в тени, и я не могла разглядеть его выражения.

– Руби, что случилось? – выдавил он.

Казалось, для того чтобы произнести эти три слова, он собрал все оставшиеся у него силы.

Я опустилась на колени у ног отца и схватила его руку:

– Папа, сегодня утром Дафна повезла меня в клинику. Сказала, у дяди Жана день рождения и мы едем его навестить. Но выяснилось, что она договорилась с врачами запереть меня там. Меня оставили в клинике обманом и не хотели выпускать. К счастью, один парень помог мне убежать.

Отец поднял голову и посмотрел на меня долгим печальным взглядом, в котором мелькнула лишь легкая тень удивления. На ресницах у него висели слезы.

– Я не понял, кто это сделал?

– Дафна! – ответила я. – Она хотела от меня избавиться!

– Дафна?

– Но я видела дядю Жана, папа. Сидела с ним за одним столом, разговаривала с ним.

– Правда? – В тусклом взгляде отца вспыхнули искорки интереса. – Как он?

– Выглядит отлично, – сообщила я, смахивая слезы тыльной стороной ладони. – Но не доверяет людям, которые окружают его в клинике. Ни с кем не разговаривает.

Отец кивнул и вновь понурил голову.

– Но все же он кое-что сказал! – выпалила я.

– Что же? – вновь оживился отец.

– Я просила его поговорить со мной. Обещала, что передам его слова тебе. И тогда он сказал «кливер»! Что это может значить, папа?

– Кливер? Он сказал «кливер»?

– Да, он повторил это слово много раз. Потом стал кричать и уронил голову на руки. Санитарам пришлось увести его в комнату.

– Бедный Жан, – проронил отец. – Бедный мой, бедный брат. Что я натворил?

Одна свеча догорела, и лицо отца потонуло в сумраке.

– О чем ты, папа? И что он хотел сказать, когда без конца твердил «кливер»? Парень, с которым я там познакомилась, сказал, что это слово имеет отношение к парусному спорту.

– Да, – вздохнул отец.

Невидящий его взгляд, казалось, устремился в прошлое.

Несколько секунд он молчал, потом заговорил ровным невыразительным голосом, словно человек, впавший в гипнотический транс:

– В тот день погода была прекрасная. Честно говоря, мне совершенно не хотелось отправляться в плавание под парусом. Но Жан постоянно поддразнивал меня, называл слабаком, говорил, что мне нужно больше времени проводить на воздухе. «Ты бледный, как банковский клерк, – говорил он. – Неудивительно, что Дафна предпочитает мое общество. Тебе необходимо как следует проветриться и размяться». В конце концов я сдался. Но когда мы добрались до озера Пончартрейн, погода начала меняться. На горизонте собрались тучи. Я предупреждал Жана, но он в ответ лишь смеялся. Дескать, я ищу предлог, чтобы вернуться домой. В результате мы подняли парус и вышли на середину озера. Я был вовсе не так несведущ в парусном спорте, как считал Жан. И мне совсем не нравилось, что мой младший брат командует мной, как галерным рабом. А он, напротив, был уверен, что имеет право мной помыкать. Как я ненавидел эту его самонадеянность! В отличие от меня, он никогда не сомневался в собственной неотразимости. Никогда не терялся в присутствии женщин. В присутствии Дафны. Тучи затягивали небо все плотнее, ветер усиливался, – продолжал отец. – Разгулявшиеся волны швыряли нашу яхту то вверх, то вниз. Несколько раз я говорил Жану, что нам лучше вернуться на берег. Но он хохотал мне в лицо. Называл трусом, лишенным авантюрной жилки. «Вот отличный случай проверить, на что мы годимся, – говорил он. – Настоящий мужчина должен смело глядеть в лицо разъяренной природы». Я умолял его быть благоразумнее. Он отвечал, что я слишком благоразумен и в этом моя беда. «Женщины, Пьер, считают здравомыслящих мужчин занудами, – говорил он. – Авантюристы и искатели приключений им куда больше по душе. Опасность их возбуждает. Если хочешь завоевать сердце Дафны, обязательно предложи ей покататься по озеру в такую погоду, как сейчас. Пусть яхту качает из стороны в сторону, а брызги летят Дафне в лицо. Дай ей возможность вдоволь повизжать». Но шторм становился все сильнее. Я видел, что Жан начал беспокоиться, и злился, что он заставил меня попусту рисковать жизнью. А еще я отчаянно ревновал. И вот, когда он боролся с парусом, я… – Отец испустил тяжкий вздох, закрыл глаза и произнес: – Я выпустил кливер из рук и позволил мачте ударить Жана по голове. Это была вовсе не случайность.