Свет в ночи

Вирджиния Эндрюс Свет в ночи

ПРОЛОГ

«Дорогой Поль!

Я до последней минуты откладывала это письмо к тебе, так как все еще не была уверена в том, что сделаю то, о чем попросил меня отец. Мне предстоит отправиться в частную школу для девочек в Батон-Руж вместе с моей сестрой Жизель. Несмотря на данное папе обещание, меня мучили ночные кошмары. Я видела проспекты, посвященные школе. «Гринвуд» – так называется это учебное заведение – выглядит очень красиво. Школа включает в себя главное здание с аудиториями, актовым и гимнастическим залами, и даже с бассейном, а также три спальных корпуса, перед каждым из которых растут раскидистые ивы и дубы. Есть даже собственное озеро с голубыми гиацинтами, красивые рощи красных дубов и ореховых деревьев, земляные теннисные корты и спортивные площадки, короче говоря, все, что только можно пожелать. Я не сомневаюсь, что здесь у меня будет больше возможностей, чем в нашей школе в Новом Орлеане.

Но в «Гринвуд» принимают только самых богатых и знатных молодых леди из самых лучших креольских семей штата Луизиана. У меня нет никаких предубеждений против людей обеспеченных, происходящих из хороших семей, но я понимаю, что меня будут окружать десятки девочек, воспитанных точно так же, как Жизель. Они станут думать, как она, одеваться подобно ей, похоже себя вести и заставят меня почувствовать себя аутсайдером.

Мой отец очень мне доверяет. Он полагает, что я смогу преодолеть все препятствия и что я ничуть не хуже ни одной из учениц с их снобизмом, с которыми мне предстоит встретиться. Папа настолько уверен в моем художественном даровании, что думает – в школе это немедленно признают и захотят, чтобы я его развивала и делала успехи, так как их репутация от этого только выиграет. Я догадываюсь, что он просто пытается помочь мне преодолеть все мои сомнения и страхи.

Но независимо от моих чувств в связи с поступлением в эту школу, я догадываюсь, что сейчас это лучшее, что я могу сделать. Во всяком случае, я окажусь подальше от Дафны, моей мачехи.

Когда ты навещал меня, ты спросил, не пошли ли дела лучше, и я ответила утвердительно, но я не сказала тебе всей правды. Истина такова – меня отправили в санаторий для душевнобольных, где находится дядя Жан, брат моего отца, и забыли обо мне. Моя мачеха сговорилась с директором, чтобы меня оставили там. Благодаря помощи очень милого, но страдающего тяжелым нервным расстройством молодого человека по имени Лайл я сбежала и вернулась домой. Я рассказала отцу о том, что случилось. Между ним и Дафной произошла ужасная ссора. После того как все улеглось, папа предложил мне отправить нас с Жизель в «Гринвуд», в частную школу. Я заметила, насколько для него важно удалить нас от Дафны и как радуется мачеха нашему отъезду.

Так что я испытываю противоречивые чувства. С одной стороны, я очень нервничаю из-за предстоящей учебы в «Гринвуде», но, с другой стороны, я рада уехать подальше от этого мрачного и унылого дома. Мне не хочется расставаться с отцом. Кажется, что он сильно постарел за эти несколько месяцев. В его каштановых волосах появились седые пряди, он стал сутулиться и двигается совсем не так энергично, как в то время, когда я приехала. Мне иногда кажется, что я чуть ли не бросаю его, но папе хочется, чтобы мы с сестрой ходили в частную школу, а я стремлюсь сделать его счастливым, облегчить его ношу, снять напряжение.

Жизель так и не перестала жаловаться и хныкать. Она постоянно угрожает, что не поедет в «Гринвуд». Сестра стонет и тяжело вздыхает из-за того, что ей приходится передвигаться в инвалидном кресле, и заставляет всех в доме быть у нее на побегушках, приносить ей желаемое и исполнять каждый ее каприз. Я ни разу не слышала, чтобы она говорила, что автомобильная авария произошла по их с Мартином вине – они просто накурились наркотиков. Вместо этого Жизель предпочитает бранить этот несправедливый мир. Я знаю – истинная причина ее нежелания ехать в «Гринвуд» состоит в том, что она боится не получить желаемого в то самое мгновение, когда ей этого захочется. Если Жизель и была избалованной раньше, то это просто ерунда по сравнению с тем, какова она сейчас. Мне очень трудно испытывать к ней жалость.

Я рассказала сестре все, что знала, о нашем происхождении, хотя она так и не смогла принять тот факт, что нашей матерью была акадийская[1] женщина. Разумеется, она с готовностью поверила в мой рассказ о дедушке Жаке: как он воспользовался беременностью нашей мамы, чтобы заключить сделку с дедушкой Дюма и продать Жизель в эту семью. Жак не знал, что наша мать беременна двойней, а бабушка Катрин скрывала от него это до дня нашего рождения, отказываясь продать и меня тоже. Я сказала Жизель, что и она могла легко оказаться той, кого оставили на протоке,[2] а меня могли забрать в Новый Орлеан. Подобная возможность заставила ее содрогнуться и на какое-то время прекратить свои жалобы. И все-таки она всегда находит способ вывести меня из терпения и заставляет пожалеть о том дне, когда я уехала с протоки.