Нет, говорила я себе, лучше позабыть об обещании, данном бабушке. Лучше целыми днями просиживать за ткацким станком, ткать полотенца и салфетки и представлять себе, что бабушка жива. Сейчас она внизу, хлопочет в кухне. А может, отправилась на помощь к очередному страждущему, попавшему в беду человеку. Скоро она вернется, и я с гордостью покажу ей, как много успела сделать в ее отсутствие. Внушать себе, что все идет по-прежнему, было куда легче, чем отважиться на перемены.
Часть моего времени поглощали заботы о дедушке Джеке. Я готовила ему еду и без конца убирала за ним: он был непревзойденным мастером создавать беспорядок. Каждое утро я подавала дедушке завтрак, а после он отправлялся на болото – рыбачить или собирать испанский мох. Он не оставил надежды отыскать заначку бабушки Кэтрин и все свободное время проводил, роясь в шкафах или перелопачивая землю вокруг дома. Чем дольше длились его безрезультатные поиски, тем сильнее он укреплялся в мысли, что я скрываю от него бабушкин тайник.
– Кэтрин, хоть и была скрытной, не могла умереть, не открыв ни одной живой душе, где ее заначка, – как-то за ужином заявил дедушка Джек.
Зеленые его глаза подозрительно уставились на меня.
– Руби, а ты, часом, не перепрятала тайник, когда меня не было дома? Не закопала его там, где я уже рылся? Скорее всего, Кэтрин велела тебе поступить после ее смерти именно так.
– Нет, дедушка, – покачала я головой. – Сколько тебе повторять, никаких денег у бабушки нет. Если у нее и были какие-то сбережения, этим летом мы все потратили. Последние недели до бабушкиной смерти мы жили только на то, что люди давали в благодарность за исцеление и помощь. А ты прекрасно знаешь, ей было не по душе брать за это деньги.
По всей вероятности, выражение моего лица убедило дедушку, что я не лгу.
– Похоже, ты ничего не знаешь, – пробормотал он, задумчиво жуя. – Люди наверняка дарили ей пропасть всяких ценных вещей, да и деньги тоже. Может, она оставила деньги какой-нибудь из этих старых ворон, своих подружек. Например, этой карге Тибодо. Пожалуй, мне стоит нанести ей визит.
– Не делай этого, дедушка! – взмолилась я.
– Почему? Эти деньги ей не принадлежат. Они по праву мои… то есть наши.
– Если ты ворвешься в дом миссис Тибодо, она вызовет полицию и тебя посадят в тюрьму, – предупредила я. – Она говорила мне, что и на порог тебя не пустит.
Дедушка в очередной раз попытался прожечь меня взглядом насквозь и снова принялся за еду.
– Все вы, женщины, одинаковы, – бормотал он. – Привыкли жить за счет мужиков. Мужчина должен костьми лечь, чтобы дом ломился от всякого добра. А вы принимаете все как должное. А уж каджунские бабы вообще воображают о себе невесть что, – расходился дедушка все пуще. – Считают себя пупом земли. Им и в голову не приходит, что к мужчине следует относиться уважительно, хотя бы в его собственном доме. Ничего, рано или поздно я отыщу эти чертовы деньги, и тогда…
Я решила не продолжать бессмысленный спор. Не вечно же дедушка Джек будет искать призрачный клад. В конце концов он бросит это бессмысленное занятие. И тогда, может быть, вспомнит, что обещал стать другим человеком, работать не покладая рук и обеспечивать нам обоим достойную жизнь. Пока что он не слишком преуспел по этой части. Бывали удачные дни, когда он возвращался с болот с хорошим уловом или же с парой уток, из которых я готовила гумбо. Но чаще всего дедушка менял свою дневную добычу на бутылку дешевого джина или рома и возвращался домой с пустыми руками, злой и пьяный. В такие дни я готовила бедную каджунскую джамбалайю из того, что оказывалось под рукой.
Правда, дедушка Джек исправил кое-какие поломки, но его обещание привести дом в порядок оставалось невыполненным. Крыша по-прежнему протекала, подгнившие половицы скрипели. Несмотря на мои настойчивые увещевания, дедушка не изменил своим привычкам и относился к чистоте крайне пренебрежительно. Мылся он не чаще раза в неделю, к тому же не слишком тщательно. В волосах у него снова завелись вши, борода повисла клочьями, а ногти окружила черная кайма. Когда мы сидели за столом, мне приходилось старательно отводить взгляд от его грязных рук, так как это зрелище напрочь лишало меня аппетита. Но заткнуть себе нос я не могла и была вынуждена вдыхать запах пота и перегара, исходивший от дедушкиной одежды и немытого тела. Как человек может довести себя до такого состояния и даже не замечать этого, находилось за пределами моего понимания. Наверное, от алкоголя у дедушки притупилось обоняние.