Рубикон. Триумф и трагедия Римской республики

Тем не менее самовластцы могли обратить в свою пользу и видения. Чтобы там ни говорил Вергилий по поводу посланных небом младенцев-мессий, в действительности на роль спасителя были лишь два кандидата — и если выбирать из них двоих, именно Антоний, а не Октавиан, обладал наиболее надежной опорой в традиции. Восток, добела обескровленный последовательно сменявшими друг друга сторонами в гражданских войнах Рима, жаждал нового начала еще более пылко, чем Италия. Апокалипсические видения наполняли воображение греков и египтян, сирийцев и евреев. Митридат уже показал, каким образом честолюбивый военный предводитель может использовать подобные чаяния; но всякий, кто поступал подобным образом до сих пор, неизбежно становился врагом Рима. Представить себя в качестве бога-спасителя, давно предсказанного восточными оракулами, — более чудовищного преступления гражданин Республики просто не мог и вообразить. Теперь уже более столетия проконсулы, разъезжая по Востоку, слышали, как их называют божественными, и, подражая Александру, раздавали короны — и всегда опасались пройти этим путем до конца. Сенат не позволил бы этого; римский народ запретил бы подобное. Но теперь Республика умерла, и Антоний как триумвир не был ничем обязан ни Сенату, ни римскому народу. И искушение явилось к нему в облике великой и чарующей царицы.

Клеопатра, завоевавшая сердце Цезаря тем, что спряталась в ковре, завоевала Антония пышным спектаклем. Она давно знала этого триумвира — его любовь к пышности, удовольствиям, переодеваниям в Диониса — и точно рассчитала, чем сможет завоевать его сердце. В 41 году до Р.Х., во время путешествия Антония по Востоку, она направилась навстречу ему из Египта, причем весла ее корабля были сделаны из серебра, корма крыта золотом, пажи одеты купидонами, служанки — морскими нимфами, а сама она — Афродитой, богиней любви. Антоний самым бессовестным образом унизил ее, приказав явиться к нему. Однако Клеопатра, впорхнув через порог ставки Антония под изумленными взглядами его ошеломленных подручных самым чудесным образом переменила ход представления. Она была не настолько глупа, чтобы слишком долго привлекать внимание только к себе самой, и потому немедленно предоставила Антонию собственную роль в спектакле. «И прошло повсюду слово о том, что Афродита явилась, чтобы пировать с Дионисом ради общего блага всей Азии». Никакая другая роль не могла бы в такой мере раззадорить фантазию Антония и другая партнерша в постели — тоже. Антоний, как он и намеревался, немедленно сделал Клеопатру своей любовницей и провел с ней в Александрии восхитительную зиму. Римские матроны могли славить египетские методы контроля за рождаемостью, но Клеопатре — во всяком случае, когда она ложилась с повелителями мира, — было не до крокодильего помета. Так что скоро она забеременела и от Антония. Когда-то наделившая Цезаря сыном, Клеопатра на этот раз проявила, большую щедрость. Афродита подарила Дионису близнецов.

Здесь перед отцом их встало блистательное, но и опасное искушение — основать или нет царскую династию? Подобный поступок находился под строжайшим, даже смертельным запретом. И не стоит удивляться тому, что Антоний отверг его. Четыре года — вопреки слухам, утверждавшим, что он опьянен Клеопатрой, — Антоний избегал общества своей любовницы. Октавия, прекрасная, умная и верная, обеспечила его соответствующей компенсацией, и Антоний, на время переселившийся в Афины и посещавший там лекции вместе со своей интеллектуальной супругой, превратился в образец идеального мужа. Однако даже рядом с Октавией он не мог забыть о тех, куда более блестящих перспективах, которые открывала перед ним Клеопатра. Начали ходить скандальные истории: рассказывали, что Антоний устраивал оргии в театре Диониса, одетый подобно богу — в шкуру пантеры; что он возглавлял факельные шествия к Парфенону; что он с пьяных глаз досаждал богине Афине брачными предложениями. Все это в высшей степени компрометировало римлянина — и передача подобных сплетен из уст в уста несомненно не улучшала их содержания. Тем не менее это не приводило к крупному скандалу в Афинах или среди подданных Антония, скорее, напротив: на Востоке в первую очередь ожидали, что правитель должен быть богом.