Рубиновая верность

У Назаренко побелели губы. Он поднял ногу и резко опустил ее на изысканную серьгу с голубым сапфиром, подкатившуюся прямо к нему. Под его башмаком хрупнуло, и крупный сапфир пулей ударился о зеркало шкафа. На пол посыпались блестящие осколки.

– Я могу уйти? – спросила я. – Или судебные приставы вернут меня сюда для отработки долга?!

– Рита… – прошептал Назаренко. – Не доводи до греха…

– А ты не раздумывай долго, Илюшка! Сразу убей – и все дела! И валяй к Лариске за акциями! А убийство можно на Измайлова списать. Это, мол, он от ревности! Дарю идею! Пользуйся, любимый!

Я думала, что Назаренко действительно убьет меня, но не боялась этого. Все рушилось, и собственная смерть тогда казалась мне неплохим выходом из создавшейся ситуации. Но Илья вдруг отвернулся от меня и бросил из-за спины:

– Уходи… Убирайся! Живо! И чтобы я никогда больше тебя не видел!

Я молча кивнула головой, будто он мог видеть затылком мой кивок, и вышла из комнаты. Из назаренковской квартиры я не взяла ничего. В сумке лежало небольшое количество денег. Они, конечно, тоже принадлежали Назаренко, но я решила, что могу ими пользоваться то время, пока не найду работу. Потом отдам. Пришлю переводом. Пусть подавится.

Работу я нашла довольно быстро. В соседнем книжном магазине срочно требовался продавец, и меня взяли, несмотря на то что я не имела никакого образования, кроме средней школы. Заведующей понравилась моя грамотная речь и то, что в литературе я разбираюсь. Еще бы! Я всегда много читала. Назаренко даже удивлялся тому, что я отдыхала за книгой. Ему же стоило прочитать всего полстраницы, чтобы затихнуть в здоровом глубоком сне.

К новой, вернее, к старой жизни я привыкала с трудом. Я уже забыла о том, что нужно себе во многом отказывать, потому что на все, что хочется, не хватает денег. Первую же получку промотала в три дня, и оставшееся до нового денежного поступления время сидела на дешевой темной вермишели и чайных пакетиках самого отвратительного вкуса. Разболевшийся зуб пришлось пломбировать в захудалой стоматологии без всякой анестезии да еще и в порядке живой очереди длиною чуть ли ни с Невский проспект.

Вся моя одежда, пылившаяся в шкафу, вышла из моды за то время, пока я носила туалеты от самых известных портных города на Неве. На работу в магазин я надевала строгий костюм стального цвета, который хоть как-то можно было приспособить к новому времени, и безликие туфли-лодочки. С третьей получки я надеялась купить себе на вещевом рынке джинсы и какой-нибудь дешевенький джемперок, поскольку к темной вермишели как-то уже притерпелась.

В день той самой получки, когда я вернулась домой с новыми джинсами и примеряла их у зеркала, раздался звонок в дверь. Я даже не могла предположить, кто бы это решился ко мне зайти. Никаких старых знакомств я не возобновляла: грустно рассказывать, что оказалась вновь у разбитого корыта. Меня прохватил озноб, когда в дверях я увидела Назаренко. Он грубо отодвинул меня с дороги и прошел в квартиру. Захлопнув дверь, я не без труда нашла в себе силы спросить:

– Никак за долгом пришел?

Назаренко поднял на меня глаза. Они были непонятные. Странные и новые глаза, казалось бы, изученного до последней молекулы Ильи. Я никак не могла догадаться, что у него на уме и зачем он действительно пришел. Назаренко пожевал губами и сказал:

– В общем, так… возвращайся…

– Не понимаю… – очень искренне отозвалась я.

– Что же тут непонятного, если я говорю: возвращайся?

– Непонятно, зачем возвращаться?

– Мне казалось, ты меня любила…

– Тем не менее ты выставил меня вместе с моей любовью. Что теперь изменилось?

– Ты ушла сама… Я просто не задерживал…

– Слушай, Назаренко, говори прямо, что произошло? Измайлова отказала?!

– Дура! – крикнул он, и на его скулах заходили желваки.

– Измайлова?! – все еще хорохорясь, с издевкой спросила я.

Назаренко отвернулся в сторону и сказал в стену:

– Ну хорошо… я отвечу… Не могу я без тебя, Рита… Пытался, но никак… не получилось…

– А мне мало этого, понял?! Что значит «не могу»?! Ты и без своего «БМВ» не можешь! И без тушеной картошки с мясом у тебя никак не получается! Мог бы пищащих устриц трескать, а тебе тушенку подавай!

– Издеваешься, да?! – все еще не поворачиваясь, хрипло спросил он.

Я благоразумно промолчала, и тогда Назаренко сказал то, на что я совершенно не рассчитывала:

– Наверно, я люблю тебя, Рита… Я даже не знал, что могу так тосковать по женщине. Думал, что мне стоит руку протянуть, и все они мои… Только вот оказалось, что мне никто не нужен, кроме тебя…

И железобетонный предприниматель, хлебобулочный король Санкт-Петербурга, закрыв лицо руками, съехал по стене моей квартиры вниз, на пол к моим ногам.