Рубиновый

Я в хорошей форме. Отличное название для газеты сочинила! Впрочем, не очень-то я и кривлю душой, лицо девицы мне действительно кажется смутно знакомым. Наплевать, где мы могли с ней пересечься. Главное — удар. Я с искренним наслаждением бью Диму под дых. Он ненавидит бульварную прессу. И даже предположение о том, что сегодня он обменялся парой ничего не значащих фраз с милой девицей, а завтра в газетах появятся заголовки: «Данилов изменяет Минаре», способно лишить его и сна, и аппетита.

Мы жестки с нашими собеседниками. И уязвимы, когда сами становимся героями публикаций или сюжетов.

Наконец-то.

Дождалась.

Ура!

У нас семейный ужин, идиллия. Дима сбегал-таки за мясом, у Алены симпатичные шоколадные усики на хитрой мордашке, я похрустываю своим салатом.

Муж удаляется под аккомпанемент моей мысли: «Обжорка…»

Ошиблась: романтик!

Струны гитары, божественные звуки. О, эта испанская музыка! От нее — слезы в глазах, и кровь, кажется, превращается в электрический ток, бегущий по венам.

Дима явно украл широкополую черную шляпу у гитариста. В его руках — букет красных роз, он становится на колени, и весь ресторан взрывается одобрительными аплодисментами.

Черное, красное, я, Дима, — мы хорошо смотримся в этом кадре.

Улыбаюсь, поднимаю выше подбородок, прячу лицо в аромат роз, и…

Саша. Он смотрит на меня в упор.

Нет, не смотрит — режет. Болезненный, сухой взгляд — острый нож…

Аленка вдруг нырнула под стол, завозилась там, шкодливый котенок.

— Минара, а тут конверт из букета выпал. Вот, смотри-ка!

Дима, нахлобучив музыканту на лоб шляпу, вернулся за столик. Притворно нахмурился:

— Любовное послание? Увы, я тут совершенно ни при чем.

— Оно в букете было, можно? — Аленка хватает конверт, он не запечатан, и… — Странная открытка, правда?

Странная — не то слово.

Не то.

Похоже, в конверте — репродукция картины.

Я бы назвала ее просто.

Смерть.

Полуразложившиеся останки в когда-то роскошном церковном одеянии. Жуки, черви, шевелящаяся противная масса, и вместе с тем — отчетливость деталей, лапок, брюшек, ну и дерьмо! Жутко выглядят руки трупа, костлявые, почти истлевшие. Но страшнее всего — бессмысленная оскалившаяся улыбка обтянутого желтой кожей черепа.

Вздрогнув, муж перевернул открытку:

— Хуан де Вальдес Леаль. Название работы можно, наверное, перевести так: «Конец славы мира». Алена… Посмотри на меня!

— Дима. Дим! Не ругай ее. Она же не виновата в том, что ненавидит меня. Просто по-другому девочка не может.

— Алена! Я сказал, посмотри на меня!

Девчонка послушно таращится в переносицу отца. Я вижу, как ее шею заливает краска.

В коттедж мы возвращаемся под мерные причитания Данилова.

Алена наказана, никакой шоу-программы.

Но как здесь закрыть ребенка? Легким движением руки балконная дверь отодвигается, и весь отель в распоряжении прыткой дитятки. Поэтому в воспитательных целях мы будем сидеть в номере все вместе. И кто же, получается, в итоге наказан: мы или Алена?

Я думаю о том, что очень хочу на дискотеку, Дима щелкает выключателем, а девочка орет как резаная.

К обратной стороне двери пикой — точно такой же, как те, что выпали из сумки «мисс Марпл», — приколота моя фотография. На месте глаз — аккуратные дырки.

— Это не я сделала, не я, — хныкает Аленка, вцепившись в мою руку, — Минарочка, это, честно, не я!

— Да это же бандерилья, — удивленно пробормотал муж, — не думал, что такие вещи продаются… А это что? Похоже, кровь, смотри!

Я начинаю вспоминать.

Около года тому назад у меня в ток-шоу обсуждалась тема про животных. В том числе шел сюжет и о корриде, его снимали здесь, в Барселоне. Это был ужас! За два часа — пять убитых быков, черные туши, красная кровь, желтый песок. Кровь почему-то казалась мне ярче мулеты, алого плаща на стержне, которым матадор дразнит животное. А вот такие штуки, бандерильи, большие украшенные дротики, гроздьями свисали со спины быка.

— Это не я, — заливалась слезами Аленка, — и открытку — не я! Только попробуйте на море не пустить, я тогда, тогда я…

— Вот тебе и «мисс Марпл». Интересно, откуда бандерильи у добропорядочной Эрны Каулитц?! — пробормотала я и только по удивленному взгляду мужа осознала, что думаю вслух.

* * *

Нет, все-таки не отдыхать на море — значит, не жить.

Как я люблю эту бесконечную вспененную синеву! И чтобы ее соленое дыхание смешивалось с легким ароматом кокосового масла на моей коже.

Солнце. Солнце-солнце-солнце, как хорошо, прожаривает каждую клеточку тела, выпаривает усталость и стрессы, наполняет энергией, здоровьем, новыми силами. Я сохраню в себе каждую каплю этого испанского жаркого водопада, он станет новыми идеями, вдохновением, возбуждением.

Возбуждение.

Дима.

Возбуждение моего мужа носит совершенно другой характер. Данилов никак не может успокоиться. Пытает и пытает бедную фрау Каулитц. Просто гестаповец какой-то!