Рубины для пяти сестер

Заработав авторитет и деньги, он однажды решил съездить в их старую коммуналку. Поставив джип прямо под окна их общей когда-то кухни, небрежно продемонстрировав тугую пачку дензнаков, он в приказном порядке отправил Сергеева за выпивкой в ларек. Дохлому на миг показалось, он добился одной из своих целей — опустил того с его кандидатской степенью до уровня его, Пашки, лакея. Но наутро после попойки понял, что ошибся: на лице Леона было написано все тоже презрительное снисхождение к нему.

Он тогда решил, что найдет время и способ, чтобы уничтожить зарвавшегося в своем чванстве друга. Что-что, а ждать умел! И дождался. Сергеев сам, после нескольких лет молчания, заявился к нему с деловым предложением. Сама судьба была за то, чтобы сыграть с бывшим дружком шутку. «Дело», с которым Леон пришел к нему, было простым до безобразия. Пашка даже не приподнялся с кресла, чтобы решить вопрос. Тата Антипкина работала на него не один год. Заняв у него энную сумму под открытие собственного ларька, она прогорела не без его же помощи. Деньги зависли прочным долгом, и Тата вынуждена была работать на своего кредитора. По подобным схемам его «охранная» фирма много лет обувала жадных до денег лохов: армейский друг Витька Шерман был асом в разработке схем. Жаль, так глупо ушел из жизни…

Позже сама Тата Антипкина разводила таких, как она, на крупные суммы, а все «заработанное» отдавала ему, Дохлому. В конце концов, на ее крючок попался Сергеев.

Собственно, денег Леон ему не должен, но знать об этом ему необязательно. Для него он, Павел Дохлов, — пострадавшая по его милости сторона.

Сергеева не жаль — заслужил! Но, узнав, что в городской больнице лежит его мать, он навестил главного врача и выяснил, что необходимо, чтобы облегчить страдания бывшей учительницы. Он не забыл, сколько времени она отдала ему, оболтусу, чтобы обучить французскому языку.

Он отдал ей долг как мог: деньги на обезболивающие лекарства, а это единственное, что нужно было умирающей женщине, теперь поступали в больницу регулярно…

— Я хочу предложить тебе выгодное дело, которое позволит мне с тобой рассчитаться в полном объеме, даже со всеми набежавшими процентами. — Леон первым прервал затянувшуюся паузу.

— Ты, помнится, уже предлагал мне одно выгодное дельце, — усмехнулся в ответ Дохлый.

— Ты можешь меня выслушать?!

— Ну, слушаю, излагай!

— Я сегодня случайно узнал о своем происхождении. Я — правнук одного из самых богатых людей нашего города Печенкина Афанасия Михайловича.

Пашка от души рассмеялся.

— Ты бы придумал что-нибудь пооригинальней, например, назвался бы сыном турецкого паши!

— Ты выслушай меня, да, а потом будешь ржать!

Дохлый, по мере того как рассказ Леона обрастал все большими подробностями, прислушивался все внимательнее. В этой истории что-то настораживало. Но проверить то, о чем говорит его бывший одноклассник, стоило. Запахло деньгами, а нюх на них у Пашки был просто феноменальным.

— И что ты мне предлагаешь конкретно? — негромко спросил он, когда Леон закончил.

— Финансируй мои поиски и получишь две трети того, что я выручу от продажи драгоценностей.

— Ну допустим. А где твой браслет?

— Я заложил его, чтобы отдать тебе проценты.

Леон достал из кейса документы и открытку с портретом прабабки и протянул Дохлому.

— Это кто?

— Моя прабабка. Анна Афанасьевна Печенкина.

— Тут практически ничего не видно. Какие такие рубины?

— Сходи в музей, Паша, — вкрадчиво посоветовал ему Леон. — Там этот портрет в человеческий рост!

— Ладно, не пыли. — Дохлый выдвинул ящик стола и достал пачку денег. Небрежным щелчком он пододвинул ее к Леону.

— Иди, выкупи побрякушку и принеси мне. После этого я решу, стоит ли овчинка выделки.

Леон вышел из кабинета и облегченно вздохнул. Жадность Пашки до денег, на которую он и рассчитывал, повернула ситуацию в его, Леона, пользу. Завещание прадеда Леон показывать Дохлому не собирался. Со своим законным наследством уж как-нибудь разберется сам!

Лесинки. Ляля, Галина

— Галочка, пойди отопри ворота, Ляля приехала. — Валентина Николаевна вытерла руки белоснежным полотенцем и прикрыла крышкой кастрюлю с закипевшей картошкой. Въезд на дачный участок был виден лишь из маленького оконца на кухне.

Давно, когда Головановы-младшие были еще крохами, этот заброшенный кусок чужих владений достался им практически даром. Вся усадьба, где росли вековые дубы и пахнущие смолой сосны, принадлежала местному художнику, который так же учительствовал и в деревенской школе. Жил он бобылем, в бревенчатом доме с мансардой и верандой. Дом окружал некогда великолепный цветник, но художнику было лень каждый год высаживать цветы, и теперь из земли торчали лишь пожухлые стебли.