Рубины для пяти сестер

— Ладно, к субботе он вернется, Галь, гарантирую! — Соколов прикидывал, сколько по времени может занять проверка филиала. Договор он закроет не раньше двадцатого, ехать придется либо в тот день, либо на следующий. Поймать директора на халатности, а то и на воровстве они с Юркой решили еще в начале лета.

— Ладно, работнички. Мясо не передержите! Уголькам вместо сочного шашлычка никто не обрадуется. И не забывайте, по какому поводу мы собрались сегодня, — добавила она, отходя к столу.

— А что за повод? — спросил Григорий, понизив голос почти до шепота.

— Это их семейное. Потом все узнаешь, — отмахнулся Соколов, переворачивая шампуры…

Валентина Николаевна из открытого окна кухни с удовольствием наблюдала за довольно слаженной суетой мужчин у мангала. Но, заметив, как испортилось настроение дочери после короткого разговора с ними, немного расстроилась.

— Бабулечка Валя! — Марго тихо подошла к ней и поцеловала в щеку.

— Ох, солнышко мое! — отвернулась она от окошка, обнимая внучатую племянницу. — Бабушку-то где потеряли?

— Ну… не захотела она! И слава богу, посидим спокойно!

— Не надо так, Маргоша! — строго одернула ее Валентина Николаевна. На самом деле, она давно не удивлялась, почему родные внуки так не любят ее сестру — у Анны редко находилось доброе слово не только для посторонних, но и для собственных дочери и внуков.

С тех пор как Анна, изгнанная мужем из дома за измену, вернулась и поселилась в своей бывшей квартире, Валентина Николаевна не находила покоя. Ей было до слез жаль Лялю, вынужденную жить с матерью и бабушкой. Деда как бы и не было — тот с утра до вечера сидел взаперти в своем кабинете, сочиняя мемуары. Обе родственницы относились к Ляле с равнодушием, часто ссорясь и не замечая ее присутствия. Разница между ними была лишь в том, что бабушка была более ответственным воспитателем. Ляле от этого жилось не легче — требования бабушки она должна была выполнять неукоснительно, ее собственное мнение ту не интересовало. Валентина Николаевна издали наблюдала за Лялей, у которой отняли детство, наполненное искренней любовью отца и няни, с болью и жалостью. В глазах тринадцатилетнего ребенка была такая взрослая мудрость, что это пугало тетушку. После смерти няни Нюши Ляля словно осиротела окончательно.

В конце концов, Анна, в очередной раз устраивая свою личную жизнь, переехала к своему новому «мужу», позабыв на время и о Ляле, и о немолодых родителях. Ляля осталась одна, когда исполнилось восемнадцать. Один за другим умерли бабушка и дед. Но долго жить в одиночестве ей не пришлось. Анна, которую выставил за дверь не выдержавший ее характера избранник, вернулась домой, к дочери. О том, какую роль она сыграла в судьбе Ляли в самые сложные моменты жизни, Валентина Николаевна вспоминала с содроганием. И сейчас она дочери не помощница, и хорошая бабушка из нее тоже не получилась…

— Маргоша, почему твой брат не приехал?

— Кир со своей девушкой уехали к ней в деревню, куда-то в Оренбургскую область.

— Как девушка-то у него, хорошенькая?

— Не знаю… кто ее видел?

— Никто! — ответила дочери вошедшая на кухню Ляля, обнимая Валентину Николаевну. — Здравствуй, родная! Кир сказал «не париться»!

— Ну и ладно. Взрослый мальчик, разберется сам. Оренбургская область, говорите… Там, в Беляевке, когда-то было имение наших предков! Только оно сгорело!

— Да, точно! Кир же в Беляевку и поехал. — Ляля задумалась. — Интересно было бы туда наведаться.

— Да, девочки, неплохо бы. — Валентина Николаевна тихо вздохнула. Ее мать Наталья Афанасьевна мечтала побывать в родных местах. Она рассказывала ей, что последний раз видела свой дом горящим в тот день семнадцатого года, когда они бежали в Петербург. И еще она очень хотела разыскать своих старших сестер Зою и Антонину. Муж Валентины Николаевны посылал запросы в Польшу, в Хойну. Но ответ всегда был один — угнаны фашистами в концлагерь. Дальнейшая судьба Зои и Михаила Каца и их сына Даниила неизвестна. Адреса последнего места жительства Антонины Печенкиной у них не было, в Гренобле та жила на съемной квартире и письма получала на почтамте…

* * *

— Обалдеть, как вкусно! Сашка, я тебе все прощу за такое удовольствие! — Галина, любительница шашлыка, обожала замаринованное им мясо.

— И какие же грехи ты мне собралась отпускать, святая ты наша? — насмешливо спросил он.

— А то ты не знаешь! — сердито ответила та.

Они сидели в тени раскидистого дуба на старом одеяле и ели шашлык прямо с шампуров.

— Галка, не говори загадками, знаешь ведь, не люблю. — Сашка насторожился и отложил пустой шампур на тарелку.

— Да знаю, потерпишь. Дай дожевать, потом я с тобой поговорю!

— Ого, кажется, надо мной навис суд праведный, — пробурчал он в ответ, понимая, что от объяснений с сестрой жены не уйти.