Рублевка: Player’s handbook

Никакого генерального прокурора не потребовалось, чтобы арестовать Ходорковского. Его арестовала простая оперативная группа ФСБ в сибирском аэропорту во время дозаправки самолета. И в Москве никакого генерального прокурора не потребовалось, чтобы предъявить обвинения — достаточно простого следователя прокуратуры. И никакого верховного судьи не потребовалось, чтобы определить меру пресечения «содержание под стражей». Присудил простой судья. И простой же судья потом осудил на восемь лет. И простые судьи не выпустили по УДО. А взыскания и карцеры в тюрьмах назначали простые тюремщики.

И адвокат Ходорковского Антон Дрель вспоминал, что не спорил его подзащитный ни с оперативной группой во время ареста, ни со следователем во время предъявления приговора, ни с судьей, когда брали под стражу. Про всех, кто арестовывал его, Ходорковский говорил, что они, дескать, люди подневольные, не они же принимают решения. И если так говорил, то ждал, вероятно, что рано или поздно появится на сцене тот, кто принимает решения — вот с ним-то и поговорить, у него-то и выторговать условия мира или почетной капитуляции. Но тот, кто принимает решения, так и не появился. Да и был ли он? Существовал ли у всей атаки на ЮКОС единый мозг? Акционерам ЮКОСа почетней, конечно, думать, что был. Что сам президент Путин стоял за банкротством их компании и их собственными арестами. А ну как не было единого мозга? Ну как люди в погонах дербанили крупнейшую в стране нефтяную компанию каждый за себя? Как стая ворон дербанит падаль — не по единому ведь плану, не выстраиваясь в боевые порядки.

Разгром ЮКОСа был осуществлен людьми простыми, невысокого положения, не богатыми. Каждого из них Ходорковский мог бы купить со всеми потрохами, жалкими квартирками, убогими дачками и подержанными автомобильчиками. Только и преимущества у этих людей, что форма какого-нибудь силового подразделения да оружие в руках. Но именно это преимущество оказалось решающим.

Во время обыска в доме приемов ЮКОСа в поселке Яблоневый сад следователи и бойцы ОМОН столько посуды дорогой побили, столько напитков представительских выпили, разворовали и разлили на пол больше, чем стоило содержание всего их отряда, все их зарплаты, премии, выслуги и боевые. И ничего им не было: не укоряло начальство, не делало взысканий за превышение полномочий и уничтожение ценностей, которые можно ведь и конфисковать. Никто даже и не пытался апеллировать к воинской дисциплине, потому что никто из врагов ЮКОСа не относился к бойцам ОМОНа как к людям. Они инструмент, а с инструмента какой спрос?

Зато очевидной становится стратегия выживания, к которой прибегает рублевский Игрок накануне Дня Разорения, перед лицом посадки, эмиграции или, в лучшем случае, тихого выхода из Большой Игры на скромную пенсию.

Чтобы сохранить Деньги, избежать Разорения, посадки, эмиграции, в Большой Рублевской Игре надо стать инструментом, поступить на государеву службу, потому что с инструмента — какой спрос.

Сложность только в том, чтобы поступить на государеву службу, но Деньги при этом сохранить и Игру продолжить. Для этого имеется целая технология.

Глава шестая. Чиновник

51. В 90-е годы, если рублевский Игрок становился настолько успешен, что большие Деньги делали его уязвимым, принято было избираться депутатом парламента или сенатором. Это давало парламентскую неприкосновенность. К концу 2000-х депутатская неприкосновенность не стоила ничего. Кандидатов в депутаты Марию Гайдар и Никиту Белых задерживали на митингах и мариновали в милиции, несмотря на прямой законодательный запрет задерживать кандидатов в депутаты. Депутата Илью Пономарева задерживали, когда он уже был избран, и не помогли депутатские корочки. А депутата Гудкова, когда понадобилось подвергнуть его гонениям, за два дня и вовсе лишили мандата.

К концу 2000-х сколько-нибудь существенная неприкосновенность превратилась не в депутатскую, а в чиновничью. Формально, например, следователь прокуратуры или сотрудник ФСБ не обладает никакой неприкосновенностью, но на самом деле любой регулировщик знает: если нарушитель правил движения покажет прокурорский или эфэсбэшный документ — надо отпустить.