Ручьи весенние

Василий Николаевич указал на стул и продолжал разговор с председателем райпотребсоюза. Кожанчиков не сел. Швырнув шляпу на стол секретаря райкома, он в вызывающей позе остановился рядом с креслом Леонтьева. Взгляд его говорил: «Я не намерен ждать, пока вы кончите разговор с этим замухрышкой. Я из краевого центра!»

Леонтьеву доводилось слышать фамилию Кожанчикова. Отпустив председателя райпотребсоюза, он взглянул на массивную фигуру франта. «Нахальный тип», — подумал Леонтьев и вслух сказал:

— Прошу садиться, товарищ Кожанчиков, — и вновь указал на стул.

Но тот опять не сел. Устремив голубые, с синеватым стальным отливом глаза «на секретаря райкома, он сразу же заговорил раздраженно:

— Что значат эти ваши настойчивые домогательства о свертывании посевных площадей? У нас, в краевом центре, эти домогательства расцениваются как беспрецедентные, как дикий курьез!

— Кто расценивает? — секретарь встал.

Кожанчиков был утомлен ездой в машине в жаркий августовский день; кроме того, из-за этой дурацкой командировки у него срывалась воскресная дружеская поездка на рыбную ловлю. «Теперь уж наверняка опоздаю…»

— Краевое управление сельского хозяйства, товарищ Леонтьев, расценивает! — В голосе Кожанчикова послышались грозные нотки.

Леонтьев отвернулся к окну. Перед его глазами встали и подслеповатый старик из колхоза имени Жданова, умолявший «унизить ржаные планы», и Анна Михайловна Заплаткина с ее шалью, и меднобородый Наглядный факт, и богатырь Боголепов с неопровержимыми цифрами.

— Простите, — натянуто улыбаясь, Кожанчиков наклонил голову, — но я вынужден говорить резко. Может быть, слишком резко. Что делать, когда некоторые товарищи забывают, что государственный план — закон. Когда партия напрягает все свои силы к расширению посевов, к подъему все новых массивов целины, когда к нам забрасывается в массовом числе новейшая техника, а некоторые местные работники требуют снижения плана! Подумайте, можно ли говорить об этом спокойно?

— Товарищ Кожанчиков, — прервал плановика секретарь. — О серьезных вопросах прошу говорить серьезно.

— По-вашему, я говорю — несерьезно? — Побагровевший Кожанчиков бросил на стол портфель, трясущимися пальцами расстегнул его и вытащил ворох бумаг. — Вот данные, положенные в основу планирования посевных площадей в вашем районе…

Леонтьев, полистав бумаги, отодвинул их и, сдерживаясь, спокойно сказал:

— Во-первых, у вас количество трудоспособных взято по устаревшим показателям, а сейчас картина иная.

— Позвольте, — перебил Кожанчиков, — но наша техника шагает не назад, а вперед! Вам как секретарю райкома должно быть известно, что задания государственного плана строятся на прогрессивных технико-экономических нормах…

— Во-вторых, — не слушая Кожанчикова, продолжал Леонтьев, — в горных колхозах неразумно, невыгодно сеять хлеб, а современную технику применять там нельзя…

— Позвольте…

— В-третьих, там чудесные пастбища и сенокосы, поэтому разумно и выгодно превратить горные колхозы в животноводческие… Ведь вы экономист, товарищ Кожанчиков? Как же вы планируете без учета местных условий?

Кожанчиков сощурился в иронической улыбке.

— Я надеюсь, — сказал он, — вы не собираетесь учить вышестоящие директивные органы?

— Собираюсь, — возразил Леонтьев, а про себя подумал: «Какой смысл имеет этот разговор?»

За окном сверкал безветренный знойный день. Тополя были недвижны. На полях решалась судьба заготовки кормов. «Сорвется моя поездка на покос…»

— Планы сева в горах, товарищ Леонтьев, помимо всего прочего, составлены с учетом страховки степных районов на случай засухи. Мы обязаны мыслить широко, по-государственному, а не с вашей маральерожской колокольни…

Но секретарь, казалось, не заметил этого укола.

— И все-таки, товарищ Кожанчиков, мы не перестанем доказывать, что планирование посевов товарного хлеба в горах, без учета экономики колхозов, бессмысленно и даже вредно. И вообще это не планирование, а разверстка. Да, да, казенная, грубая раз-вер-стка!

— Это, наконец, толчение воды в ступе! — закричал Кожанчиков. — Я заверяю: наши планы научно обоснованы в масштабе края… И вы как партийный работник не имеете права не понимать этого. «Да он же непроходимо туп… И такие руководят районами! Ну, погоди, мы тебе мозги вправим», — раскалялся Кожанчиков.

Леонтьев взял в руки тяжелое мраморное пресс-папье, нервно повертел его и положил. Попытался заглянуть в глаза Кожанчикову, но ничего, кроме раздражения, не нашел там. «Нет, этого не переубедишь. На таких чинуш действуют только приказы…»

— Я уже дважды просил создать авторитетную комиссию и не отступлю от этого, товарищ Кожанчиков.

— Хоть в третий, хоть в четвертый раз просите, но план подъема целины и вспашки зяби, в том числе и в высокогорных колхозах, потрудитесь выполнить. Повторяю: государственный план — закон!

Продолжать разговор не имело смысла. Леонтьев устало прошел к двери — к вешалке — снял фуражку и сказал:

— До свидания. Спешу на сенокос.

Глава девятая