Ручьи весенние

Андрей взял «Комсомольскую правду» и на первой странице увидел тоненькую Машу Филянову рядом с лобастым, крепким пареньком в сапогах и в пиджаке.

— Ну что ты, секретарь, на мое предложение скажешь? Ты-то, надеюсь, понимаешь, что это не мое только личное торжество, хоть я и всегда говорил, что моя Маша…

Между Андреем, Шукайло и Игорем, точно из-под земли, вырос веснушчатый, как перепелиное яйцо, Витька Барышев. Презрительно сощурившись, он заглянул Игорю в глаза и издевательски зачастил:

— «Моя Маша», «моя Людочка», «моя Матильдочка», «мои испанки», «мои англичанки»… Ты хоть и бороду отпустил, Игорь, а все тот же — Ветер Ветродуевич… Неужто без тебя не знают, что надо бюро? Даже Витька Барышев и тот отлично понимает, что теперь только держись наша комсомольская организация! Теперь и захотел бы вздремнуть — не дадут, повалят со всей страны и корреспонденты и разные фоторепортеры… — Витька помолчал и, подмигнув Андрею и Шукайло, закончил: — На твою окладистую бородищу будут любоваться и спереду и сзаду да на твою трубку, раз уж знаменитая Маша — твоя…

Это было уж слишком. Снисходительно улыбавшийся Игорь не выдержал и только хотел было схватить озорника за оттопыренное ухо, как тот нырнул за широкую спину Поля Робсона.

— Я тебя, конопатая тля, все равно оттреплю! — покраснев до кадыка, пригрозил Игорь.

Андрей, точно не замечавший перепалки между двумя вечно ссорящимися членами бюро, сказал:

— Ты прав, Игорь. Надо собрать всех трактористок и прицепщиц из Машиной бригады и разъяснить им значение соревнования. И немедленно начинать подготовку. Витя правильно сказал: теперь повалят к нам со всей страны…

— Витька вышел из-за спины Шукайло и, толкнув локтем Игоря в бок, прошипел:

— Слушай, сердцеед несчастный, что про Витьку секретарь говорит, и мотай на бороду… Мотай, тебе говорят! — Витька взял газету и приблизил ее к самым глазам Игоря. — Смотри, каким он возле нее козырем! А она и глазки опустила… Отбил у тебя Машу Алексей Казарин.

Но ни Игорь, ни Андрей, ни нахмурившийся Шукайло не отозвались на шутку Витьки, и он замолк.

Андрей думал о словах Ивана Анисимовича: «Нелегко будет Маше работать с почти незнакомыми девушками…»

— Тут пишут, — Андрей указал на газету, — что Казарин уже принял новенькие тракторы. Ясно: ни комсомольская, ни партийная организации там спать не будут.

— А мы? Я, — Витька Барышев ткнул кулаком себя в грудь, — я и то понимаю, на какую вышку поднялась Маша. Ну как же можно позволить ей упасть оттуда?! Тогда и нам позор на веки вечные… Забивай меня, Андрей, как гвоздь, куда угодно, по самую шляпку…

Его прервал Игорь Огурцов:

— Расхвасталась гречневая каша! Что о вашем ремонте Боголепов говорил? Иди-ка ты лучше к станку, теперь каждая минута дорога.

Андрей и Шукайло переглянулись: «Ай да Огурец!»

В помещении, где зимой Вера Стругова проводила занятия, было шумно. Там собралась увеличившаяся теперь втрое комсомольская организация Войковской МТС.

Нежданно появились Боголепов и Уточкин. Первым заметил их Витька Барышев и по школьной привычке негромко прошипел:

— Ди-рек-ция!

Андрей, Вера, Игорь и Витька подвинулись на скамье. Гости, сбивая на ходу снег с одежды и валенок, сели, с любопытством оглядывая комсомольцев. Картина и впрямь была живописная. Большая комната пестрела платками, беретами, яркими кофточками и рубахами. Смеющиеся лица раскраснелись от жары, от радостного возбуждения. Всюду виднелись вихрастые чубы: и черные, и рыжие, и светлые, как пшеница. Мелькали быстрые сильные руки.

Когда движение улеглось, Андрей сказал высокому худенькому пареньку Александру Фарутину:

— Продолжай, Саша… Хотя обожди минутку… — Андрей повернулся к гостям. — Саша Фарутин в пургу, когда все тракторы на приколе, сделал две ездки за кормами и прямо с машины, заглушив ее под окнами, прибежал к нам, чтобы послушать и снова ехать. — Андрей волновался. — А почему мы это затеяли? Про прибывших на целину москвичей в Предгорном пустили дурную славу: «За длинным рублем погнались, а сами пьянствуют, дескать, хулиганят, бегут от трудностей…»

А дело обстояло так: прибывший в Войковскую МТС по путевке московского комсомола тракторист Семен Кузнецов неожиданно скрылся. Еще в дороге он дебоширил, а на третий день по приезде пристал к заведующему кадрами. — «Отдай трудкнижку! Не отдашь — оставлю на память». И уехал. Трудкнижка у него вся в пометках: «Уволился по собственному желанию».

За Кузнецовым сбежал буян и пьяница шофер Некрылов: ему заработок мал показался.

Отсюда и пошло. Комсомольцы-москвичи потребовали поставить на бюро вопрос «о стиле работы целинников-москвичей».

— Вот Саша Фарутин и рассказывает о себе, что его привело на Алтай и как он собирается работать, — выяснил Андрей. — Продолжай, Саша.

Смущенный Фарутин переминался с ноги на ногу.

— Чего забуксовал, Сашка? Дуй на третьей скорости!