Ручьи весенние

Кое-кто из друзей Белозеровых — Корневых говорил о Неточке совсем иное: «Не одареннейшая, а одурённейшая. Пустышка!.. Все норовит с налету взять»…

Будущая звезда знала имена и фамилии всех знаменитых артистов, певцов, музыкантов, танцоров, цирковых наездников, укротителей и укротительниц зверей, оперных, опереточных и балетных примадонн. По первым музыкальным фразам отличала Глинку от Бородина, Чайковского от Глазунова, неплохо играла на рояле, танцевала и недурно пела. У нее был тонкий слух и хорошая память. Она в точности вспоминала и воспроизводила каждую интонацию своей многоопытной воспитательницы — профессиональной актрисы. В возрасте Неточки это поражало: «Будущая Ермолова, Нежданова, Уланова», — слышала она со всех сторон.

В просторную квартиру радушных хозяев, как в гостиницу, вечно кто-нибудь приезжал, приходил помыться в ванне, посмотреть телевизионную передачу, послушать музыку и пение Неточки или просто посидеть за чашкой ароматного чая (генеральша гордилась искусством заварки крепчайшего чая), а засидевшись, — заночевывал на широком мягком диване, — в кабинете генерала.

— Свято место — не бывает пусто! — шутила Ольга Иннокентьевна, радуясь каждому новому гостю.

Приезжавшим с Алтая навестить сына старикам Корневым не нравилась и невестка, и богемная безалаберщина в их квартире. Все не нравилось им здесь, кроме внука. В Андрее они видели родовую «прочность корня», непримиримую строгость и к себе, и к окружающим.

— Он правду-матку в лицо всякому выложит, будь то хоть разответственнейший или самый обыкновеннейший человек… — говорил о внуке Гордей Миронович, известный когда-то алтайский партизан, ныне председатель Маральерожского райисполкома.

Нравилось старикам и то, что внук учится в Сельскохозяйственной академии: «Об земле думает!..»

О родном же сыне старики говорили сокрушаясь. Опасливо поглядывая на спальню сына и невестки, Настасья Фетисовна плакалась своему мужу:

— Не эдакую бы ему жену!.. Какой орел, а в лапах у курицы!..

— Ничего не поделаешь, Настюша, любит!

— Пересилила вояку юбка!.. И не отругаешь — генерал!

— Боюсь я за Андрея, — не раз говаривал старик Корнев жене. — Подберет его здесь, как Никодишу, под каблук какая-нибудь сладкая, как арбуз, бабенка и пропал казак: про старородительские края позабудет. А что может быть краше нашего Алтаюшки-батюшки?!

— И я того же, отец, опасаюсь. Вижу, — кого ему маменька в женки прочит. Слов нет, Неточка и добра, как Алексей Николаевич, и красоты редчающей, и плясунья, и певунья, но ведь ветер же у ней, старик, в голове! Ведь такая до тридцати лёт в куклы играть будет и любого мужика в поводу заводит: в клячу обратит… — вздыхала Настасья Фетисовна.

— Нас, видать, не спросят. Да тут, кажется, мать, дело уже увороженное. И парень он хоть и твердый, но ведь какой кислотой металл травят!.. — Гордей Миронович помолчал, подумал: стоит ли такое рассказывать, но увидев тревогу на лице Настасьи Фетисовны, решил не скрывать, как не скрывал он от нее ничего в своей жизни.