Ручьи весенние

Фунтиковцы, как и бригада Маши Филяновой, работали на полях колхоза-миллионера «Знамя коммунизма». Массивы девушек и фунтиковцев разделяла широко разлившаяся в половодье река. Ни у Веры Струговой ни у взыскательного председателя колхоза Лойко заречные поля не под руками. Семена в отрезаемый половодьем полевой стан обычно забрасывались по дальнему объезду через мост. Редко кто заглядывал в эту бригаду, и Никанор Фунтиков чувствовал себя полным хозяином.

В горячку первых дней сева Вера, переправившись на рыбацкой лодчонке, побывала у Фунтикова, поругалась с ним, составила акт на плохое качество сева и больше туда не заглядывала: очень уж трудно было попасть в Заречье. Да и помнила она слова Боголепова: «Бригада Филяновой на виду у всей страны. За урожай на девичьих массивах ответ спросим с вас, Вера Александровна. Подведете, пеняйте на себя».

Лойко, готовый «вытрясти душу» из тракториста за каждый огрех, узнав от Струговой о неблагополучии на заречных массивах, рвал телефонные провода, грозился через все разливы добраться до «рябого пса» и успокоился лишь тогда, когда услышал, что в бригаду Фунтикова выехал главный агроном.

— Этот парень поставит ленивого храпоидола на место. Он его, рыжего лисовина, научит работать!

Павел Анатольевич Лойко с первой встречи проникся симпатией к Андрею Корневу. И Андрей ценил Лойко. Молодого агронома приятно поразило то, что в эту тяжелую зиму у Лойко сохранился весь скот. Дальновидный председатель осенью исполу выкосил все пустоши у соседей, выбрал и пустил в дело пожнивные остатки с полей. Соседи еще только собирались сажать лесные полосы, а у лойковцев деревья были уже — «глянешь — шапка с головы валится». Поэтому и снег у них зимою лежал на полях, как в закромах.

Из всего рачительный хозяин извлекал пользу. Особенно же богатели лойковцы на посевах подсолнечников.

— У него свой маслобойный завод. Кругом все сдают семечки по два рубля за килограмм, а он превращает семечки в масло и этот же килограмм в четыре рубля с полтиной вгоняет. У него каждая копеечка, как у гоголевского Костанжогло, рубль тащит.

И вот Андрей Корнев на самых дальних полях колхоза «Знамя коммунизма». Уже наметанный глаз агронома даже и весной отметил взыскательность Лойко. Поля у него нарезаны правильно, точно расчерчены рейсфедером. Ни бурьянов, ни межников. Границы стогектарок обсажены в несколько рядов высокими тополями, а в междурядьях — акацией. Сенокосные угодья тоже выглядели по-иному, нежели у нерадивых соседей: кочки срезаны, кустарники раскорчеваны.

В центре заречного массива, на живописном холме, большой стан, бригадный крытый ток, инвентарный сарай, амбары. Андрей было повернул к стану, но передумал и поехал к ближнему трактору с агрегатом сеялок. Но не проехал и сотни метров, как остановил коня и стал слушать… По звукам он пытался определить ритм работы бригады. «Как будто все нормально… Неужто Вера погорячилась и сгустила краски?» — думал он, вспоминая ее письмо в МТС.

…Андрею казалось, что он хорошо знает свой вспыльчивый характер, но сегодня вновь «сорвался с нарезов». Первая же засеянная по весновспашке стогектарка, которую он пересекал, настолько потрясла его, что он, не веря глазам, спрыгнул с коня и опустился на колени. Отборное, еще недавно золотисто-желтое, а теперь побуревшее от дождей и ветров зерно рядками лежало на поверхности почвы… Ведя коня в поводу, Андрей шел по засеянному полю и задыхался от возмущения. Всюду, куда хватал глаз, вправо и влево, виднелись рядки незаделанного зерна. «Ах, подлецы, ах, негодяи!»

Вскочив в седло, он обжег коня плетью и поскакал наперерез агрегату.

— Сс-то-ой! — закричал он еще издали.

Заметив всадника с нагайкой, немолодой тракторист Михаил Картузов остановил трактор и выскочил из кабинки. С тревогой окинув взглядом свой агрегат и, видимо, не обнаружив в нем никаких изъянов, он, приседая на затекших ногах, пошел навстречу скачущему главному агроному. А тот, на ходу спрыгнув с лошади, бежал к трактористу.

— Вы что-о? Вы что тут… грачей семенным зерном откармливаете? Вы как сеете?

Картузов остановился, для чего-то снял с коротко остриженной седой головы измазанную, вытертую шапчонку и принялся мять ее в руках. Изрезанное частыми морщинами лицо его выражало испуг.

— Как сеете? — тише повторил Андрей.

Тракторист потупился, только шапчонка в его руках закрутилась быстрее.

— У вас где глаза? Вы что, не видите незакрытое зерно? — Андрей снял шапку с влажной, дымящейся головы.

— Так я же здесь ни при чем, товарищ главный агроном… Я сам вижу. Но поле-то пахал Ванька Рыбий Глаз, а он… — тракторист пренебрежительно махнул рукой.

— При чем тут Рыбий Глаз? Ведь не Ванька, а вы сеете так, что половина зерна не прикрыта.

— Да, товарищ главный агроном, я же говорю, что пахал тут дружок бригадира Ванька Рыбий Глаз. И вот видите, сплошные гребни…