Ручьём серебряным к Байкалу

На первую и вторую ступени вскарабкался подбородком и локтём. И на третью, и на четвёртую удалось взобраться, вернее, дотянуться плечами и грудью. Но – уже нет никаких сил, уже нет никакого дыхания. Затих, уткнувшись лицом в железобетон ступени. Лежал долго, дожидался сил. Но силы не скапливались. Наверное, наступил предел.

Что ж, сил нет, но есть воля и разум. Подцепился сначала подбородком, а следом локтём за пятую ступеньку и подтянулся весь, отталкиваясь ногами где-то там, уже, быть может, в бездне. Надо бы приподняться, вылезти на какие-то сантиметры, чтобы преодолеть последнее препятствие – шестую и седьмую ступени. Ещё бы капельку сил. И он найдёт их, непременно найдёт; или же зубами вырвет у смерти, потому что воля и разум всё ещё не оставили его, всё ещё влекут вверх.

Бросок, – и шестая с седьмой одолены. Выкатился на тропу. Всё: нет ни сил, ни воли, только – разум, только – память и бьющееся сердце.

– Я победил тебя, яма.

– Я победил все ямы.

Распластанно лежал на снегу лицом к желанному небу. Над ним милые звёзды и завораживающая глубины вселенских высот.

– Небо.

– Душа.

– Моя душа.

– Я чувствую её.

Но в какой-то момент он понял, что не видит неба, однако различает лица. Они чредой метеоритов загораются в его памяти, гаснут, оставляя в нём ощущение тепла и даже ласки. И хотя только лишь вспышкой являются они, однако он успевает узнать многих.

– Прости…

– Прости…

– Прости… – хочется ему сказать каждому по отдельности, с каждым поговорить, что-то объяснить ему, но так не получается.

Небо по-прежнему темно и звёздно, однако – что такое? Вдруг стало светло. Откуда свет, почему, для чего?

Понял и возрадовался – свет в его душе. Она светла и чиста, легка и прозрачна, можно подумать, что перерождена, через все боли и страдания, для новой жизни. Она – живая. Значит, и он живой. А потому торопился прошептать неумолимо застывавшими губами:

– Мама.

– Байкал.

– Отец.

– Звезда.

– Серебро…

Дыхание и слова замерли, как в ожидании. Возможно, в ожидании какого-то главного, самого сокровенного чувства и слова. Кто знает. Кто знает.

– Крепка. – Но уже он ли произнёс или подумал.

И кто-нибудь, отзывчивый и растроганный, наверное, скажет, что он сам для себя создал сказку жизни сей, но с нею, дай Бог, вошёл бы, как и мечталось от молодости пылкой, но чистой его, ручьём серебряным в Байкал. Он всё потерял, даже жизнь свою, но душа, чуем, осталась живой душой, его душой, – и вечной, и нежной, как и должно для человека.

Дай Бог.

Дай Бог.

(2009, 2018)