Ручная кладь

Андрэ немного смущен, щеки его порозовели, и он глупо улыбается. Я отказываюсь, я не могу у него забрать телефон, это и для меня и для него очень дорого. Андрэ настойчив. Он уже присмотрел себе новую модель, но она дорогая, и пока у него есть старый телефон, он не купит себе новый. Меня разрывает между «хочу» и «не удобно», но «хочу» побеждает и я благодарю Андрэ и забираю телефон. Андрэ тоже счастлив, он уже сдал дела и теперь спешит в магазин за новой игрушкой. Я выхожу на улицу. Вокруг нашего знания огромная парковка. Мне хочется сесть и посидеть, но некуда. Я стою, прислонившись к стене. Я ни о чем не думаю, просто греюсь на солнце. Время проходит незаметно, я не смотрю на часы. Я вдруг замечаю, что лето в полном разгаре, все вокруг утопает в зелени, поют птицы. По дороге проносятся автомобили, народ спешит на викенд. Я никуда не спешу. Мне некуда больше спешить. Из дверей офиса выходит Пит.

— Ты здесь? — он становится рядом и мы стоим молча. Потом Пит начинает говорить про то, что лето, что хочется в отпуск, но из-за работы он ничего не может спланировать. Расспрашивает меня о Санкт-Петербурге. Он давно мечтает туда съездить с сыном на каникулы. Особенно ему хочется в Эрмитаж и Петродворец. Я слушаю, иногда поддакиваю и киваю. Вспоминается вопрос Тома, про медведей, улыбаюсь и теряю нить разговора. Пит не понимает моей реакции на свои слова, спрашивает, что смешного он сказал. Я рассказываю о медведях. Питу не кажется это смешным. Он презрительно морщится и фыркает:

— Что ты хочешь, он же сейл (продавец).

В это слово Пит вкладывает какой-то одному ему понятный смысл.

Сегодня пятница, короткий день, люди потихоньку расходятся из офиса. Я спрашиваю у Пита, когда он закончит. Он недоуменно разводит руками и говорит, что теперь он постоянно свободен. Я прошу меня подвести. Мне нужно забрать с работы, скопившиеся здесь личные вещи, но просить Тома я не хочу. Пит поворачивается ко мне и смотрит мне в глаза:

— Это что, месть? — спрашивает он. Я не понимаю, о чем он говорит, и пытаюсь его переспросить. Но он не слушает меня, и продолжает:

— Зачем ты это делаешь? Ты разве не видишь, что ты вытворяешь? Зачем тебе это? Это что такая игра, называется, сломай человеку жизнь? — Пит искренне негодует. Я пытаюсь заставить его пояснить мне сказанное, но он отмахивается:

— Ты только передо мной не претворяйся, что ты плохо понимаешь по-английски, я тебя уже много лет знаю. Ты все прекрасно понимаешь, не хуже остальных. Наступает тишина, и, выдержав паузу и немного успокоившись, Пит продолжает:

— Ты сама все видишь, он голову потерял, ходит за тобой как тень, а ты развлекаешься.

— Ты же сам его недолюбливаешь, что ж так о нем вдруг так забеспокоился?

— Я говорю не о нем, а о тебе. Я не понимаю, зачем ты все это делаешь. Какое может быть удовольствие человека мучить. Ты уедешь и забудешь о нем, а он останется с этим жить.

— Да ладно, он обо мне забудет еще до того, как мой самолет оторвется от земли.

Пит качает головой.

— Не забудет, есть вещи, которые очень сложно забыть.

Я ехидно улыбаюсь и смотрю ему в глаза:

— Питер, ты все эти годы помнил меня и скучал?

Пит снова возмущен:

— Причем тут я? У меня есть жена, которую я люблю.

— Ты не поверишь, но у Тома тоже есть жена!

Пит явно взбешен:

— Да причем тут жена!

Я стараюсь, говорить как можно более ласково, смотря Питу прямо в глаза:

— Питер, но я действительно не понимаю, в чем ты меня обвиняешь. Что я такого сделала неверного?

— Неверного? Что ты сделала неверного? Ты просто сломала ему жизнь! Нина не нужно прикидываться наивной, ты достаточно красива, чтобы производить впечатление, и достаточно умна, чтобы этим пользоваться. Но я не понимаю одного, зачем ты это делаешь? Какая у тебя цель? Выйти за него замуж? Заставить его найти тебе высокооплачиваемую работу? Какой во всем этом был смысл? Замуж ты за него не пойдешь, тебе это не нужно, да и в России у тебя наверняка мужчина есть, и — он сделал паузу и посмотрел на меня неприязненно — наверняка не один мужчина есть. Работу ты найдешь и без него и лучше и быстрее. Зачем тогда все это? Что это игра, развлечение у вас такое национальное у русских?

Я не знаю, что ответить. Во-первых, я не думаю, что у Тома есть ко мне какие-то серьезные чувства, а во вторых я ничего не делала. Ну, или мне кажется, что я ничего не делала.

— И что я должна сделать, — спрашиваю я.

— Теперь я не знаю, Пита удивляет мой вопрос — тебе лучше знать. Мы молчим.

— Поговори с ним, — говорит Пит, выдержав длительную паузу. — И хотя бы извинись.

— За что извинится? — здесь уже начинает заносить меня.

— Что я сделала такого, за что мне следует извиняться?

Пит смотрит на меня в упор, и, наконец, до него доходит то, что я ничего не поняла.

— Его могут уволить, из-за тебя.

— Что? С какой стати?

— Причина в том, твое увольнение рассматривают, как сексуальное домогательство.

— У нас не было секса.

Он смотрит на меня с недоверием, задумывается на несколько секунд и продолжает:

— Это не важно.

— А что важно?

— Важно то, что это дошло до акционеров.

— Я никому ничего не говорила.