Ручная кладь

Меня отводят бизнес класс, здесь тоже все еще спят. Меня и еще одного пассажира сажают рядом с выходом. Стюардесса объясняет, что самолет немного опоздает, поэтому нас отвезут прямо к другому самолету. Она просит наши документы и посадочные талоны. Мы отдаем ей паспорта, она забирает и уходит.

– Во, фашисты, вечно накосячат, а нам потом расхлебывай!– говорит мой новый сосед неожиданно громко и по-русски. Я вздрагиваю.

–Кстати меня Вова зовут, – продолжает он так же громко, – а тебя?

Я прижимаю палец к губам и показываю на спящих вокруг нас людей. Вова недоуменно пожимает плечами и разваливается в кресле.

–Нет, чтобы сразу сюда посадили, – ворчит он себе под нос, и через пару минут издает ровный могучий храп.

Иллюминаторы закрыты, я сижу на кресле ближе к проходу, и мне его не открыть. Я смотрю вперед. Дверь в кабину пилотов открыта, стюардесса разносит пилотам кофе и еду. Впереди тоже ничего не видно, на лобовом стекле отражается приборная доска. Любуюсь огоньками на стекле и погружаюсь в свои невеселые мысли.

«Зачем он это сделал?», – думаю я о Томе, пытаясь найти хотя бы какое-то рациональное зерно в его поведении. «Скучно ему, – говорит мой внутренний голос. – У него все есть, деньги, дом, он облизан и залюблен со всех сторон, ему не о чем беспокоиться. Ему даже о потере работы не нужно переживать, он акционер и совладелец группы компаний. А душа хочет трудиться. Тебя же учили в школе, что душа обязана трудиться. Его, наверное, тоже учили, не даром он про Достоевского говорил, вот он и трудится, создает себе повод пострадать. Теперь у него есть настоящая тема– я ее люблю, а она уехала в Россию. Посмотрите на меня, как я страдаю. Круто же». А если я там умру? – пытаюсь я спорить с внутренним голосом. «Умрешь – так это еще и лучше, мертвых любить легче, они ничего не просят, ничего делать для них не надо, да и страдать по ним проще – диван, кальян и танец теней из «Баядерки»». А Виталик? – спрашиваю я, но тут же запрещаю себе про это думать. Слишком страшной мне кажется эта правда.

Вскоре мой нос улавливает запах еды. В эконом классе уже разносят завтрак, но здесь еще тихо и темно. Видя, что я не сплю, стюардесса приносит мне еду. Есть совершенно не хочется, прошу кофе. Кофе все такой же мерзкий, выливаю в него два пакета сливок и высыпаю четыре пакетика сахара, но все равно он горчит на вкус. Вспоминаю, какой у нас замечательный кофе на работе. Воспоминания снова загоняют меня в тоску. Наконец начинают будить и бизнес класс. Хотя еще не объявили о том, что мы снижаемся, я чувствую, как самолет начинает терять высоту. Пилоты выключают освещение в кабине и сквозь лобовое стекло виднеются огоньки городов. Я подвигаюсь поближе к проходу, чтобы лучше видеть, но стюардесса закрывает дверь в кабину пилотов.

Мы во Франкфурте. Шасси стукаются о посадочную полосу, и двигатели включаются в реверсный режим. Нас с Вовой выводят из самолета первыми, мы ждем, пока снимут наши чемоданы и садимся на электромобиль, который быстро мчит нас по летному полю. Наш рейс ждет только нас, стюардесса отдает наши паспорта, и мы садимся в самолет.

Самолет в Питер почти пустой. Пока я укладываю коробки с Лего в багажное отделение над своим креслом, Вова оглядывает меня критическим взглядом:

–А ты ничего, – говорит он, осматривая с ног, – у тебя мужик есть?

Я поворачиваюсь к Вове, молчу, улыбаюсь и занимаю место у окна.

–У меня конечно баба получше была, но я от нее ушел. Достала она меня своими скандалами. Поеду в Питер, у меня там сестра живет в Купчино, ты знаешь, где Купчино? Это где Бухарестская, Будапештская, ну вобщем где-то там. Ты сама-то Питерская?

– Да, – киваю головой. У меня нет никакого желания с ним ни о чем говорить, но он своим грузным, стокиллограмовым телом закрыл мне все пути к бегству. И я молча слушаю, не возражая, ожидая когда он, наконец, выговорится и замолчит.

– А в Америке что делала? Мужика себе искала? Интеллигентика небось! И чего вы все так любите этих интеллигентиков, ну да разве они мужики, они ж и сделать ничего не могут. Я тут одному профессору туалет чинил, этот дурак не мог даже гайку поменять, я знаешь, сколько с него взял? Пусть платит, раз он профессор. Нет, ну ты подумай, ну какой же он умный, если не может даже в унитазе гайку поменять? А вот еще один,… – Вову понесло. – Я в Америке, десять лет был, кем я только не работал, я все умею делать, я на бензоколонке работал, и сантехником работал, вот кто тебе дома сможет кран починить? А я могу!

Я не слушаю этот поток сознания, думаю о том, что если у меня хватит денег купить квартиру, то уж на краны, которые не надо чинить я тоже найду. Но Вова уже вошел в раж и не останавливается. Он говорит, говорит без конца. Наконец нам приносят еду, и Вова на время замолкает.

–Слушай, тебя как зовут?– говорит он стюардессе с набитым ртом, пытаясь поймать ее за ногу. Стюардесса ловко отскакивает, и Вовина рука беспомощно падает в проход.

–Я битте? – спрашивает очаровательное, белокурое, длинноногое создание мило улыбаясь.