Ручная кладь (СИ)

А так все хорошо начиналось, думаю я. Я закончила третий курс Универа, который был самым интересным за все годы обучения, сдала сессию только с одной четверкой по политэкономии, и честно заработала повышенную стипендию. А в довершение всего еще и удачно выступила на соревнованиях по скалолазанию и получила путевку в альплагерь «Шхельда». Да и в лагере все так хорошо начиналось, у нас прекрасный инструктор, Миша, которому всего 25 лет и он сам питерский, потому в моем отделении еще двое ребят Ира и Коля, студенты из Питера, а Володя, тоже студент, но из Минска.

За размазыванием соплей по лицу меня застают наши питерские инструктора. Шурик, с которым мы едва знакомы, подходит и смотрит на меня удивленно:

– Что случилось?

Не прекращая плакать, я и говорю про четверку.

– Ну, ты даешь! Нашла тоже, о чем горевать. Это что, твоя самая большая проблема в жизни?

– Нет, конечно, просто мне обидно.

– Иди лучше, не светись с заплаканными глазами перед начальством, плакс в горах не любят, будешь часто плакать, спишут. А доктор, он просто ЧМО – и Шурик рассказывает истории про лагерного врача, от которых становится еще противнее. Выбора нет, я готовлю ребят к экзамену, они тоже получают свои четверки, и начинается наша счастливая пора.

Как же хорошо в горах с приятной компанией, когда нет грубости, окриков, когда вечером гитара и песни у костра, когда хорошая погода и красивые виды. Чтобы счастье было полным и вечным, нас увозят в соседнее ущелье, где под чутким Мишиным руководством, приправляемым словами «банзайте» и «голубчики» мы покоряем первые наши тройки – прекрасные и величественные пики МНР.

Двадцать дней смены – это так мало, когда вокруг тебя чудесные люди. Пролетает неделя, другая и уже смена подходит к концу, мы возвращается в лагерь. Несколько дней мы ходим неприкаянные и ждем, выпустят нас еще или не выпустят. О чудо! Нас выпускаю на тройку Чегет-Кара-Баши. Эта неприметная вершина, затерявшаяся среди прекрасных гор центрального Кавказа, не могла даже себе представить, какую роль сыграет в моей жизни, поделив ее красной чертой, на до и после.

Вечер до восхождения, был совершенно обычным, время пролетало незаметно за распитием чаев, сборами и песнями под гитару. Мы шумели, веселились и ни о чем не горевали. Немного испортил нам настроение Миша, сказав, что мы берем на пятерых семь веревок. Рюкзаки получились тяжелые, даже у нас с Ириной, хотя нам досталось только по одной веревке.

Вышли мы рано, и шли быстро, восхождение не показалось сложным, на вершину поднялись около 10 утра. Только погода нас не очень порадовала. Небо затянуло облаками, и полюбоваться красотами гор мы не смогли. Зато спели пару песен, перекусили и вдоволь нашутились и насмеялись. Нужно было спускаться. Миша закрепил дюльферную веревку, и, сказав нам с Володей спускаться последними, как самая техничная связка, быстро усвистал вниз. За ним спустилась Ирина, затем Коля, затем настала моя очередь. Я не стала никого задерживать, спустилась на веревку вниз, пристегнула самостраховку, отстегнула страховочную веревку, скрепила ее с дюльферной, и крикнула Володе:

– Дюльфер свободен.

Минута, две, три, тогда я не думала о времени, все было хорошо и шло по плану, не было никаких причин, чтобы что-то этот план могло нарушить.

Сверху раздался грохот падающих камней. Я вжалась, нет, я просто вросла в стену, потому что мимо меня с грохотом полетели камни.

– Камни, – крикнула я настолько громко, насколько хватило силы моих легких.

И наступила тишина.

– Володя, ты жив?

Тишина.

– Вова, – я кричу, разрывая свои легкие

– ова-ова –ова – отвечают мне горы и тишина. Пока я пребываю в растерянности и соображаю, что мне делать раздается Вовкин голос:

– Мне ногу оторвало.

Я отстегиваю самостраховку и лезу вверх. Нет, я не лезу, я бегу вверх по скалам. И даже не бегу, я лечу. Мои ноги догоняют руки, а глаза не успевают разглядеть быстро меняющийся рельеф. Вовка лежит в углублении скалы. Нет, нога на месте, просто все, что ниже колена, это штанина, заполненная месивом из осколков костей, связок, мяса и крови.

– Инвалид на всю жизнь.

Вовка смотрит на меня, в глазах и боль, и мольба, и вопрос одновременно.

Шок. Может полсекунды, может четверть. Я набираю воздух и кричу:

– Миша.

– иша-иша – отзываются горы.