Рудная черта

– Один вопрос, Бернгард, – негромко промолвил Всеволод. Впрочем, даже негромкие слова в тишине склепа шелестели ощутимым эхом. – Насчет твоей дружины вопрос. Они ведь тоже Пьющие? Упыри – тоже?

Улыбка Бернгарда стала еще менее дружелюбной. Магистр кивнул:

– Ты прав и не прав, русич. Да, они тоже жаждут горячей живой крови, которой уже нет в их жилах. Но при этом они столь же отличаются от Пьющих, сколь и от людей. Они сильнее и тех, и других. Они обучены владеть оружием. Они совершенно не чувствуют боли и не способны выражать вслух никаких чувств, а потому бьются молча, без воплей и визгов. Они хуже, чем Пьющие, понимают безмолвные приказы, отдаваемые мыслью, но беспрекословно выполняют волю хозяина, облеченную в слова. Они меняются иначе и гораздо медленнее, нежели оборотаи, обращенные в Пьющих, и даже мне пока не ведомо, кем они станут в итоге. Но сейчас они находятся полностью под моей властью. И покуда я жив, бояться их не стоит.

Последние слова – как намек, как предупреждение: или убивай всех, если тебе такое по силам, или не зломысли против меня.

– Твои упыри испили моих дружинников по твоей воле?

Вопрос был задан прямо. И глаза Всеволода смотрели прямо в глаза Бернгарда.

– Это вынужденные потери, – ответил тот, не отводя взгляда. – Иначе нельзя было добраться до Эржебетт. И снять с твоих глаз пелену – нельзя было. Это – плата за чары лидерки. И ты уже расплатился за них сполна – кровью своих людей. Согласен? Или тебе нужно платить еще?

Еще? Всеволод вновь покосился на строй мертвых рыцарей. Да, пожалуй, эти способны взять немалую плату. Эти ведь умеют не только рвать плоть и пить кровь, как обычные упыри, но и держать в руках мечи – тоже умеют.

– Согласен, – хрипло ответил Всеволод. – Не нужно.

Он очень надеялся, что за искренностью сказанных слов Бернгард не заподозрит подвоха в помыслах.

– А раз так, то, может быть, ты спрячешь наконец клинки? Для них скоро найдется работа. Но – не здесь.

«Вж-ж-жих! Вж-ж-жих!» Мечи в ножны. Оба. Все равно серебрёной сталью сейчас ничего не доказать. Только голову зря положишь. И других подставишь. Нет, хватит. Наподставлял уже. Пятерых испитых дружинников, охранявших Эржебетт, достаточно…

– Убрать оружие! – приказал Всеволод.

Десятники-русичи подчинились воеводе. Неспеша, с неохотой. Но – подчинились. Золтан, Раду, что-то недовольно бормоча под нос, тоже спрятали клинки. И Сагаадай. И Томас. И Бранко. Живой круг, готовый к бою, сам собой смялся, распался.

– Тебя, Бернгард, и твоих… – Всеволод запнулся, мотнул головой на мертвых тевтонов, – рыцарей-умрунов твоих мы подождем снаружи. Наверху.

И прежде чем магистр успел что-либо сказать в ответ, Всеволод бросил переминавшимся рядом воинам:

– Идем!

Бесцеремонно вырвал из рук волоха горящий факел. Пошел первым. К двери. К выходу из склепа. Шагал в полной тишине, под пристальным взглядом Черного Князя, под бесстрастными взорами темных прорезей в горшкообразных шлемах мертвецов.

Собрав в кулак всю волю и выдержку, он шел по коридору меж гробниц спокойно, уверенно, не озираясь по сторонам, не оглядываясь назад, не сбиваясь на бег (а ведь до чего хотелось!). Держа спину прямо, а плечи – широко.

Следом потянулись остальные. Сначала – десятники русской дружины. За ними – оба шекелиса. И Сагаадай. И Бранко. И даже притихший, будто пришибленный, брат Томас двинулся прочь из склепа.

Их пропускали. Их выпускали. Испитые досуха и наполненные заново иной жизнью-Током покойники не заступали пути. Серебрёные рыцарские мечи, кованные для людей, а ныне находившиеся в руках нелюдей-умрунов, не обрушивались на головы и плечи уходящих. Такого приказа Бернгард не давал.

Видимо, Бернгард все же поверил…

А вот и выход из склепа. И – по-прежнему – ничего. Не несется в спину запоздалая команда… Схватить! Убить! Не грохочет сзади железом мертвяцкий выводок Бернгарда.

Они беспрепятственно выходили из замковой усыпальницы. Через тяжелую, изрядно побитую, дырявую, но все еще прочную низенькую дверь. Один за другим выходили. Всеволод ждал. Стоял у глубокой ниши-выхода, светил факелом.

А за последним – последним шел Томас – захлопнул дверь.

Быстро и неожиданно. Резко и шумно захлопнул. Ибо теперь таиться ни к чему. Теперь скрывать свои намерения не от кого.

Дело было на пару мгновений, на пару движений.

Раз – дверь со всей мочи вбита в покореженный железный косяк. Два – наружный засов задвинут. Новый, взамен старого – бесполезного, сорванного взрывом. Хороший, добротный засов.

В качестве засова Всеволод использовал собственный меч. Один из двух. Клинок, в единый миг вырванный из ножен, тут же с силой, с маху был по самую рукоять всажен под уцелевшую скобу на двери. Прочная сталь с серебряной насечкой, скрежетнув о металл и камень, глубоко вошла за смятый железный косяк. Перекрестие меча застряло в гнутой скобе плотно, мертво. Как вбитый клин. Как здесь и было. Не шевельнуть, не вырвать…

Меч засел крепко, основательно.

И – все.

И – заперто.

В склепе что-то крикнул Бернгард. Догадался? Понял? Отдал приказ своим умрунам?