Рудобельская республика

В амбар пришел Максим Ус. Он заведовал продовольственным отделом ревкома и целыми днями мотался по бывшим имениям, застенкам, хуторам, реквизируя муку, крупу и сало для Красной Армии. Сам отвозил в Ратмировичи и в Бобруйск, сдавал каптенармусам частей, а в ревком приносил кое-как нацарапанные расписки.

— Заскучал без работы Максим, — подтрунивала Параска. — Может, хочешь в привод впрячься, а то Буланый пристал.

— А не по тебе ли это, вдова, он сохнет, что сюда примчался? — силился перекричать молотилку Никита Падута.

Максим только оскалился и подмигнул Параске, сдвинул на затылок армейскую фуражку с темными пятнами пота, насупил густые брови так, что глаза сделались узенькими как щелочки.

— Мигом надо провеять и везти в Бобруйск. Красная Армия бьется с легионерами, а хлеба нет.

— Неужто до Бобруйска доперло это лихо панское? — испуганно спросила Параска.

— Бобруйск пока что наш, вот он и просит хлеба. — И Максим протянул Параске бумажку. — Давай, товарищ комбед, сполняй приказ ревкома. А вернется председатель, отдашь ему эту цидульку.

Параска отошла в сторону, кликнула своего Василька, чтобы прочитал. Он медленно читал приказ ревкома на синей бумаге:

«Коммунистическая партия (большевиков). Рудобельский волостной Комитет. 8 августа 1919 года. Председателю коммуны в имении Рудобелка. Волостной ревком предлагает вам отпустить и доставить в город Бобруйск не позже 10 августа 50 пудов жита, 20 пудов муки, 3 пуда соли для воинских частей Красной Армии.

Основание: отношение Бобруйского отдела обеспечения от 3 августа 1919 года.

Председатель ревкома М.  Л е в к о в.

Зав. прод. отделом М.  У с».

Параска постояла с минуту, сняла платок, выбила из него пыль, повязала «бабочкою» и помчалась по дворам.

— Бабоньки, подсобите трошки повертеть арфу[32], живо вот так нужно, — просила она каждую встречную.

— Что это оно тебе так приспичило? — спрашивали бабы и, дождавшись Параскиного ответа, семенили к амбару и до полуночи веяли зерно для «бедных солдатиков».

Параска крутила ручку, засыпала зерно в бункер, оттаскивала полные мешки, а из головы не выходил Александр: «Как он там? Жив ли? Поглядеть бы только, и то легче было бы. Может, и ему перепадет ломоть нашего хлеба. Нехай бы хоть вспомнил, подумал. Слово б сказал — на край света за ним пошла бы. Но где там! Такой разве скажет?» Она задумывалась и уже не видела ни мешков, ни гору жита, не слышала, как тарахтит веялка и гудит молотилка.

Ночью мужчины на четырех фурманках повезли «солдатский паек» в Бобруйск.

Под самым городом шли бои. Грохотали орудия, за Березиной горели села, по улицам везли раненых красноармейцев. Соловья в городе рудобельцы уже не нашли. Говорили, что он вместе с военкомом выехал куда-то под Смоленск формировать новые части. Возвращаясь домой, ездовые еще долго слышали гул боя, видели зловеще багровое зарево на небосклоне. Отчаянно гнали лошадей, чтобы оторваться от войны, чтобы не слышать ее грохота, не видеть пламени пожаров. Только разве убежишь, когда она катится следом? Неужто докатится и до их лесного края? Опять придется браться за винтовки, защищать отвоеванную землю, и так уж густо политую кровью.

Возвратившись домой, возчики рассказали обо всем Максиму Левкову. Тот молча слушал невеселые новости и в тот же вечер собрал коммунистов и членов ревкома, комбедовцев и бывших партизан. Речь его была короткой и простой. Он говорил, что вооруженные Антантой банды Пилсудского заняли Минск и подошли к Березине. В бою под Бобруйском сразило снарядом нашего земляка, командира батальона Степана Жинко. Услышав это, старый Терешка, не снимая шапки, перекрестился: «Царство ему небесное».

— В небесное царство, дед, ворота широкие, а за земное еще драться надо, — сказал Максим Ус.

— Все ты меня подсекаешь, как того пескаря. Воевать так воевать, чтоб они в горячке выли. Чего только этим злыдням надо?

— Чтоб ты опять батраком панским был, — уже по-свойски ответил Максим.

— А энтого они не видали? — И дед сделал выразительный жест. — Кто сладкого попробовал, тому горького и под палкой не вольешь. Нонче и дурак знает, за что ему стоять.

— Так какая ж ваша думка, мужики? — спросил Левков.

— Защищать свои хаты, свою волю и землю! — загудели голоса.

— Станем стеной на Птичи — и ни с места!

Левков прижмурил глаза, сказал:

— Кабы так на деле, как на словах получается. Красная Армия не устояла под Минском, может, и Бобруйск уже сдала. Пусть и ненадолго, но сдала. А как с дедовыми пистонками защищаться?

Вскочил невысокий юркий Тимох Володько: