Рудольф Абель перед американским судом

Некоторое время спустя Скуилланта перевели в другую тюрьму, а Абель сожалел, что успел пройти с ним только активные французские глаголы.

Так в непрерывном труде и в сопротивлении нажиму, которому он в различных формах постоянно подвергался, проходили у Абеля дни в атлантской тюрьме. Дни складывались в месяцы, месяцы в годы, а рассмотрение его дела все еще продолжалось. Теперь уже в Верховном суде, куда по требованию Абеля Донован направил жалобу на решение апелляционного суда.

В ВЕРХОВНОМ СУДЕ США

13 октября 1958 г. Верховный суд США согласился истребовать дело Абеля, но сводил свое вмешательство к рассмотрению двух конкретных вопросов, касающихся конституционных ограничений при производстве обысков и арестов:

Можно ли считать допустимым обыск без ордера, если он связан с арестом, осуществляемым на основе иммиграционного законодательства, а не уголовного?

Могут ли захваченные при обыске предметы быть приняты как вещественные доказательства, если они не связаны с арестом, произведенным на основе ордера или предписания, выданного иммиграционной службой?

Началась новая стадия составления записок и контрзаписок, в которых защита и обвинение излагали Верховному суду свои позиции по этим вопросам.

25 февраля 1959 г. Верховный суд США приступил к слушанию дела Абеля. Председательствовал сам Уоррен, председатель Верховного суда. Кроме него в рассмотрении дела принимали участие члены Верховного суда: Блэк, Франкфуртер, Дуглас, Кларк, Харлан, Бреннан, Уиттэкер и Стюарт. Всего девять человек.

В качестве представителя обвинения выступал заместитель министра юстиции Соединенных Штатов Дж. Рэнкин.

Донован вновь повторил свои доводы о неправомерности использования судом вещественных доказательств, добытых в результате обыска, произведенного без законных оснований. «Осуждение этого человека за преступление, наказуемое смертной казнью, на основе доказательств, добытых подобным путем, — говорил, обращаясь к судьям, Донован, — следует просто сопоставить с незамысловатыми, но обязательными для нас предписаниями Четвертой поправки: «Право народа на охрану личности, жилища, бумаг и имущества от необоснованных обысков или арестов не должно нарушаться…»

Защита особенно настаивала на принципиальном значении рассматриваемого судом вопроса, независимо от того, чье дело рассматривается в данный момент.

Обвинение также придерживалось своего старого тезиса, утверждая, что не следует проводить различия между арестами в целях депортации и арестами за совершенные преступления. А, следовательно, заключал Рэикин, «должны существовать какие-то (!?) полномочия производить обыск в связи с арестом, осуществляемым по ордеру иммиграционных властей».

Заместитель министра юстиции подчеркивал, что рассматриваемое дело связано с вопросами национальной обороны.

После выступления сторон суд принял апелляцию к рассмотрению.

23 марта (автор умышленно приводит даты, чтобы читателю легче было проследить всю невероятную, с точки зрения советского законодательства, волокиту, с которой столкнулся Абель в американском суде) Верховный суд вынес решение снова заслушать стороны по этому делу 12 октября (!?). Да, да. Это не описка и не опечатка; новое слушание сторон назначалось через семь месяцев!

Донован, склонный обычно к восхвалению американской судебной процедуры и весьма сдержанный, когда дело касается критики американского суда, и то не выдержал. Он назвал это решение «по меньшей мере, весьма необычным», «удивительным» и даже «непостижимым».

Однако Абелю ничего не оставалось делать, как опять ждать.

Он решил уладить кое — какие свои личные дела и обратился к Доновану с просьбой отправить его вещи семье. Осторожный Донован, чтобы обвинение в случае отмены приговора не могло заявить о том, что вместе с вещами уплыли за океан и какие-то вещественные доказательства, потребовал от Министерства юстиции тщательного предварительного осмотра вещей и официального разрешения на их отправку.

Сотрудники ФБР, «проявляя высокое искусство», как иронизирует Донован, с явным удовольствием «начали распарывать, разрывать, выдергивать, трясти, тянуть, раскалывать» вещи Абеля. Им «удалось обнаружить» в бумажнике Абеля маленький кусочек тонкой, как папиросная бумага, пленки с нанесенными на нее пятизначными цифрами.

Когда Абель узнал об этом, он вначале расстроился.

— Вы меня изрядно потрясли, — сказал он Доновану. И, подумав, добавил: — Я не припоминаю, чтобы оставлял такую вещь в этом бумажнике. Все это мне кажется очень подозрительным; я хочу сказать, почему они через восемнадцать месяцев делают, такое открытие?

В дело Абеля находка ничего нового не вносила, так как расшифровать найденный текст ФБР все равно не смогло. Но Абеля беспокоило одно — не сделано ли это для того, чтобы как-то скомпрометировать защиту перед Верховным судом?