Рудольф Нуреев. Я умру полубогом!

Но все равно работа приносила немалую радость — он слишком любил свою профессию! За все муки вознаграждали репетиции с Розеллой Хайтауэр. С самого первого дня, как только они стали работать вместе, Рудольфа многое в ней восхищало. Мировая звезда, какой Розеллу представили ему, она не стыдилась учиться у него, молодого танцовщика, усваивая некоторые особенности его техники, которые, как она полагала, были лучше, чем у нее. Забегая вперед, можно отметить: мировая звезда вряд ли ошибалась…

Балерина Виолетт Верди, которая будет дружить с Рудольфом все последующие годы, мастерски и зримо описала его первое появление в «Спящей красавице» труппы маркиза де Куэваса: «Я не могла привыкнуть к его напору, сосредоточенности и, разумеется, к красоте. Он был не столько страстным, сколько неукротимым и неоскверненным. О его чистоте можно было судить по самоотверженности и полной погруженности в роль… В партии принца он показывал человека, ищущего идеал, изумленного его открытием, и внушал поразительное ощущение своей одержимости тем, что ищет, и тем, что нашел. Я никогда не видела такой обнаженной ранимости… Он все вкладывал в свою роль, и роль все для него говорила. Это необычайно привлекало и заставляло публику все больше им интересоваться».

У Нуреева существовал один твердый принцип, к которому всегда с уважением относились в Кировском театре, — он предпочитал побыть в одиночестве перед спектаклем, чувствуя необходимость уйти в себя, сосредоточиться на чем-то главном в своей внутренней жизни. Раймонд Лоррейн не считался с этой потребностью. В первые же дни пребывания Рудольфа в труппе маркиза де Куэваса каждую его свободную минуту, даже перед самым выступлением, за кулисы приглашались журналисты — Лоррейн делал это сугубо в рекламных целях. Нуреева это крайне раздражало: «Мне не понравился тон, которым меня подавали публике в качестве сенсации, не понравилось также и любопытство ко всему, касающемуся моей персоны».

В одном из первых развернутых интервью танцовщик попробовал расставить все точки над i: «Запад и я даем друг другу шанс. Если не поймем друг друга, я, возможно, вернусь обратно».

Мысль о возвращении на родину действительно не покидала его долгое время. Свидетели рассказывают о жарком споре, возникшем между Рудольфом и балериной Александрой Даниловой. Артисты сидели в русском ресторане перед тарелками борща, и прима «Русского балета Монте-Карло» пыталась убедить упрямого Нуреева в своей правоте. В сердцах она стукнула по столу и закричала:

— Ты не можешь вернуться! Каким танцовщиком ты будешь после пяти или десяти лет тюрьмы?

Однажды вечером, когда Нуреев готовился выйти на сцену в «Спящей красавице» в знаменитой партии Голубой птицы, за кулисы явился журналист из вечерней газеты и задал ему массу глупейших вопросов, не имеющих никакого отношения к балету. Кроме того, он привел с собой фотографа, который принес Рудольфу три конверта из советского посольства: телеграмму от матери, письмо от отца и еще одно письмо от Александра Пушкина. Это были первые известия, полученные им из дома со времени решения остаться в Европе. Рудольф знал, что эти письма могут полностью испортить его выступление. Он понимал, что должен сдержаться и прочесть их позднее, но конверты жгли ему руки, и он вскрыл их.

Письмо от Пушкина очень расстроило его. Единственный человек, который действительно хорошо знал Рудольфа, по-видимому, не смог понять его. Александр Иванович писал, что Париж — это город декадентов, чья испорченность может только развратить танцовщика. Если Рудольф останется в Европе, то потеряет не только технику танца, но и всю свою моральную чистоту. Единственное, что ему остается сделать, это немедленно возвращаться домой.

В коротком письме отца говорилось: до его сознания никак не доходит, как сын мог пойти на этот шаг. Он не может поверить, что Рудольф мог изменить своей родине, этому нет оправдания.

«Вернись домой», — умоляла в телеграмме мама.

Рудольф почувствовал, как слова родителей камнем легли на сердце. Им уже внушили, что, оставшись в Европе, сын разрушил свою карьеру. Они искренне желали возвращения Рудольфа, они настаивали на этом…

Нуреев не знал о том, что Фарида вместе с Розой, все еще на что-то надеясь, ездили в Москву к министру культуры Екатерине Фурцевой. Мать была готова выехать в Париж, чтобы уговорить Рудольфа вернуться домой. Но всесильная Фурцева отказалась принять родственниц невозвращенца.

Кое-кто из властей хорошо рассчитал: единственное, что причиняло ему боль и могло заставить вернуться домой — это мысль о том, как беспокоятся его родители. Их страдания глубоко задевали его, и в то же время Рудольф чувствовал обиду от того, что никто из людей, которые были для него наиболее дороги, не смог его понять.