Рудольф Нуреев. Жизнь

Во время промежуточной остановки в Сан-Франциско примерно через месяц Рудольф пришел в ресторан «Бали» практически в том же наряде – пиджак в стиле Неру и узкие брюки. «Помните меня?» – с нехарактерной для себя кротостью спросил он. «После этого, – говорит Жаннет, – он стал частью нашей семьи». По приглашению Рудольфа Армен поехала в Лондон и пожила у него, а всякий раз, как «Королевский балет» приезжал в Сан-Франциско, она велела ему приводить в ресторан всех, кого он хочет. Часто после спектакля Рудольф приводил в ресторан всю труппу и заказывал на всех ребра ягненка. Уоллес помогал обслуживать столики. «Платить? Ну нет, ни за что! – презрительно фыркает Армен. – Он не знал как. Бывало, он приводил сотню человек и даже чаевых не оставлял. Зато Рудольф дарил себя». А после того, как в местной прессе сообщили, что Нуреев предпочитает ужин в «Бали», его частое присутствие там щедро возмещалось рекламой. Большего я и пожелать не могла. Доказательство того, что такая сенсационная реклама помогала мне много лет, с лихвой окупало все».

Поскольку Рудольф столько же времени был задействован в спектаклях «Национального балета Канады», он дебютировал в составе этой труппы в Нью-Йорке, в Метрополитен-опере, в апреле и мае 1973 г. К тому времени у него установились собственные партнерские отношения с Карен Кейн, которая, хотя и была слишком высокой для него, оживляла его танец своими молодостью и блеском. «Рядом с тобой и мне приходится танцевать выше», – сказал он ей. Постепенно ему все больше нравились более высокие балерины, потому что их талии находились на уровне его рук, и ему не приходилось наклоняться, чтобы поддерживать их. Их первое «Лебединое озеро» в Монреале стало откровением для них обоих, и с тех пор Рудольф еще больше преисполнился решимости добиться того, чтобы Кейн танцевала Аврору. Несмотря на сопротивление Селли Франка, он начал репетировать с ней всякий раз, как у него появлялось свободное время; он заставлял ее работать гораздо выше предела ее возможностей. «Его вера в меня была гораздо сильнее, чем моя, и я выполняла все скорее из желания угодить ему, – говорит она, вспоминая, как Рудольф подсказывал, как сделать так, чтобы руки казались длиннее, а лицо округлее. – «Делай как Марго – зачесывай волосы наверх!» – говорил, бывало, он». Они вместе создавали различные структуры танца, помогая Кейн найти собственный стиль, ее рискованно расширенные фразы, которые один критик назвал «неожиданной смесью текучести и почти зажатости».

Нью-Йорк влюбился в красивую новую канадскую звезду, но, желая, чтобы другие балерины росли на своем опыте в Метрополитен-опере, Рудольф изо всех сил старался посеять между ними семя соперничества. «Они с Карен, бывало, стояли за кулисами и говорили что-то обо мне, и наоборот, – со смехом вспоминает Вероника Теннант. – Он старался всех расшевелить, но мы обычно передавали друг другу, что он нам говорил. «Вы канадцы – невозможно создать неприятности!» – жаловался он». Когда Рудольф впервые стал партнером Теннант в том, что она, по ее признанию, тогда было «представлением перепуганного кролика, новичка», он как будто направлял все свои силы не на нее, а на свою публику. «Зрители понимали, что это высокомерие, – написала одна критик из Филадельфии. – Но, вместо того чтобы наказывать его за это, ему аплодировали, кричали, его приветствовали». Впрочем, к тому времени, как труппа приехала в Нью-Йорк, Теннант уже и сама ослепляла публику, и, желая ее наградить, Рудольф как-то вечером не вышел на бис после их па-де-де, предоставив ей самой выносить громкие аплодисменты. «Он говорил, что настал мой час. Он был так рад, когда нас всех вознесло на другую вершину достижений. Раньше я никогда не прислушивалась к публике, к тому реву, какой мы получили в Метрополитен-опере, а благодаря Рудольфу я научилась понимать, что живой театр – это связующее искусство, диалог, и каждый миг в нем не повторяется».

В июле Рудольф приехал в Париж ради двенадцати спектаклей «Лебединого озера». Он был партнером двух своих любимых звезд, Ноэллы Понтуа и Гилен Тесмар, а также Натальи Макаровой – последнее событие стало всемирной новостью. Два невозвращенца, которые в России никогда не танцевали вместе, недавно выступали в Лондоне в «Спящей красавице» и «Ромео и Джульетте», которые, по мнению Рудольфа, «прошли неплохо», хотя репетиции были бурными. Как большинство русских, Макарова была по натуре балерина адажио; одно движение у нее переходило в другое в плавной, гибкой последовательности, а ее фразировка была более роскошным легато, чем у кого-либо до нее. Однако Рудольфу, уже привыкшему к резко очерченным образам и ритмам западных балерин, такой снисходительный темп казался «совершенно немузыкальным». «Теперь мы из разных культур! – кричал он на нее (по-английски) во время одной из многих стычек. – Ты недооцениваешь Запад. Они больше знают о нашем искусстве, чем мы!»