Читаем Руфь полностью

— Мы узнаемъ теперь, что на нее падаетъ великая отвѣтственность; она готовится быть матерью, готовится принять руководство молодою жизнію. Полагаю, что отвѣтственность эта и безъ того довольно велика и серьозна, чтобы еще дѣлать изъ нея тягостное бремя, отъ котораго бы уклонялась возмущонная человѣческая природа. Мы будемъ дѣлать все что можемъ, чтобы развить и укрѣпить въ ней сознаніе ея отвѣтственности; но въ то же время я сдѣлаю все что могу, чтобы дать ей понять, что эта отвѣтственность можетъ стать для нея благословеніемъ.

— Все-равно, законные ли дѣти, или нѣтъ? спросила сухо миссъ Бенсонъ.

— Все-равно! твердо отвѣтилъ ея братъ. — Чѣмъ болѣе я размышляю, тѣмъ болѣе убѣждаюсь, что это такъ. Никто, прибавилъ онъ, слегка краснѣя: — не питаетъ большаго отвращенія къ разврату, чѣмъ я. Ты сама не такъ глубоко огорчена проступкомъ этой дѣвушки, какъ я; но разница въ томъ, что ты смѣшваешь послѣдствія съ самимъ проступкомъ.

— Я не смыслю въ метафизикѣ.

— Мнѣ кажется это не метафизика. Я говорю, что по моему разумѣнію, если настоящій случай будетъ направленъ къ добру и къ пользѣ, то все что есть хорошаго въ сердцѣ этой женщины можетъ быть доведено Богомъ до неизмѣримой высоты, а все что есть въ ней злого и темнаго сотрется и изчезнетъ въ чистомъ свѣтѣ, окружающемъ ея ребенка. Отецъ небесный! внемли моей молитвѣ, начни съ этой минуты ея искупленіе! Научи насъ говорить съ нею въ духѣ любви и благости твоего небеснаго сына!

Глаза его были полны слезъ; онъ дрожалъ отъ волненія. Онъ чувствовалъ себя слабымъ, при всей силѣ своего собственнаго убѣжденія, но при безсиліи убѣдить сестру. Однако она была потрясена. Молча сидѣла она съ четверть часа, пока братъ ей прислонясь къ спичкѣ креселъ, отдыхалъ отъ своего волненія.

— Бѣдное дитя! сказала она наконецъ: — бѣдное, бѣдное дитя! сколько ему придется переносить и бороться! Помнишь Томса Уилькинса? помнишь, какъ онъ бросилъ тебѣ въ лицо свидѣтельство о его рожденіи и крещеніи? Вотъ каково показалось ему его положеніе! онъ предпочелъ убѣжать къ морю и утопиться, чѣмъ предъявить свидѣтельство своего позора.

— Помню все это. Часто оно приходитъ мнѣ на память. Но Руфь должна стараться, чтобы дитя ея болѣе помышляло о Богѣ, чѣмъ о людскомъ мнѣніи. Да послужитъ ей это въ покаяніе за ея вину. Пусть она выучитъ его (какъ говорится въ свѣтѣ) расчитывать на одного себя.

— Но однако при всемъ этомъ, сказала миссъ Бенсонъ (она знала и уважала бѣднаго Томса Уилькинса и воспоминаніе о его преждевременной смерти, которую она оплакивала, смягчило ея сердце), при всемъ этомъ, дѣло должно быть скрыто. Ребенокъ никогда не долженъ знать, что онъ незаконный.

— Но какимъ же образомъ? спросилъ ее.

— Какимъ? мы еще о ней такъ мало знаемъ, но въ этомъ письмѣ говорится, что у нея никого нѣтъ близкихъ; если это такъ, то отчего бы ей не поѣхать въ совершенно незнакомый городъ и не выдать себя тамъ за вдову?

О искушеніе! непреодолимое искушеніе! вотъ способъ предохранить невинное созданіе отъ тяжкихъ жизненныхъ испытаній, и о немъ-то объ этомъ способѣ мистеръ Бенсонъ ниразу не подумалъ. А въ этомъ-то и задача. Это колесо, вокругъ котораго цѣлые вѣка вращаются судьбы людей. Но теперь оно принимало путь неправды. Для себя мистеръ Бенсонъ имѣлъ бы мужество не скрыть истины, но для бѣднаго, безпомощнаго младенца, готовившагося вступить въ жестокій, непреклонный свѣтъ, онъ поддался искушенію устранить затрудненіе. Онъ позабылъ о только-что выраженной имъ мысли насчетъ нравственной пользы для матери, обязанной, въ видѣ покаянія готовить своего сына принять твердо и не возмущаясь всѣ послѣдствія ея собственной слабости. Мистеръ Бенсонъ гораздо живѣе помнилъ въ эту минуту дикое негодованіе и взглядъ Каина Томса Уилькинса, когда позорное слово въ его метрическомъ свидѣтельствѣ объявило ему, что онъ отмѣченъ на всю жизнь клеймомъ безчестія и долженъ идти своимъ путемъ, вооружонный противъ всего человѣчества, и видѣть все человѣчество вооружоннымъ противъ него.

— Какъ же это устроить, Фэсъ?

— Ну, теперь я еще ничего не могу сказать; надо прежде, чтобы она сама расказала мнѣ подробнѣе всѣ свои обстоятельства. Ужь лучше этого плана ничего не придумаешь.

— Можетъ-быть и такъ! отвѣтилъ ея братъ, задумчиво, но не рѣшительно и разговоръ прекратился.

Руфь только отогнула занавѣсъ, когда миссъ Бенсонъ снова пришла къ ней въ комнату; больная молчала, глядѣла на вошедшую, будто желая, чтобы та подошла ближе. Миссъ Бенсонъ встала у кровати. Руфь взяла ея руку и поцѣловала; потомъ, утомленная даже этимъ легкимъ движеніемъ, впала снова въ дремоту.

Миссъ Бенсонъ взялась за свою работу и стала раздумывать о томъ что говорилъ ея братъ. Она не была убѣждена, но стала снисходительнѣе и спокойнѣе

<Публикация не была окончена.>

1863

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература