Руфь

Руфь не была ни расположена, ни способна къ слишкомъ усильному труду, а чтобы угодить начальницѣ, ей пришлось бы надсадить всѣ свои силы. Въ мастерской то и дѣло раздавались грозные крики.

— Миссъ Гильтонъ, куда вы дѣвали голубую, персидскую матерію? Ужь если все растеряно, то я узнаю, что убирать наканунѣ была очередь миссъ Гильтонъ.

— Миссъ Гильтонъ выходила со двора вчера вечеромъ и комнату убирала за нее я. Я сейчасъ отыщу матерію! отозвалась одна изъ дѣвушекъ.

— О я знаю, что миссъ Гильтонъ всегда рада избавиться отъ своихъ обязанностей, если есть возможность свалить ихъ на кого другого! замѣтила мистриссъ Мезонъ.

Руфь покраснѣла и на глазахъ ея выступили слезы; но она такъ твердо сознавала лживость обвиненія, что упрекнула себя въ томъ, что оно ее смутило, и гордо поднявъ голову, обвела вокругъ взоромъ, будто взывая къ справедливости своихъ подругъ.

— Гдѣ юбка отъ платья леди Фарнгемъ? И оборки не нашиты! удивительно! Кому это было вчера поручено? спросила мистриссъ Мезонъ, вперивъ глаза на Руфь.

— Мнѣ; но я ошиблась и должна была все перепарывать. Очень сожалѣю.

— Нечего было и спрашивать. Ужь если работа испорчена, или завалялась, нечего и спрашивать въ чьи руки она попала.

Такія-то рѣчи пришлось Руфи выслушивать съ этого дня, пока наконецъ она не сдѣлалась къ нимъ совершенно равнодушна.

Послѣ обѣда мистриссъ Мезонъ понадобилось отправиться за нѣсколько миль ея городъ. Уѣзжая, она надавала внушеній, приказаній и распоряженій безъ конца; но наконецъ уѣхала. Облегченная ея уходомъ, Руфь положила руки на столъ и спрятавъ въ нихъ голову, принялась плакать, не сдерживая болѣе своихъ рыданій.

— Полноте плакать, миссъ Гильтонъ.

— Полно, Руфочка; ну ее, этого стараго дракона!

— Какъ же вы хотите вынести пять лѣтъ такой жизни, если у васъ нѣтъ настолько хладнокровія, чтобы не обращать вниманія на ея слова?

Такимъ образомъ старались ободрить и утѣшить Руфь нѣкоторыя изъ молодыхъ мастерицъ.

Но Дженни лучше понимала зло и нашла отъ него лекарство.

— Фанни Бартонъ, сказала она: — пусти Руфь пойти за тебя по комиссіямъ; ты вѣдь боишься холоднаго вѣтра, а Руфь любитъ и морозъ, и снѣгъ, и всякую непогоду. Свѣжій воздухъ дѣлаетъ ей пользу.

Фанни Бартонъ была высокая, сонная дѣвушка, вѣчно жавшаяся къ огню. Никому менѣе ея не хотѣлось выходить въ этотъ холодный вечеръ, когда восточный вѣтеръ рѣзко свисталъ по улицѣ, сметая снѣгъ. Въ такую пору ни для кого не могло быть заманчиво оставлять теплой комнаты, если этого не требовала крайняя необходимость; ктому же наступавшіе сумерки показывали, что уже была пора вечерняго чая для скромныхъ жителей того квартала, черезъ который Руфи предстояло проходить для исполненія своихъ комиссій. Дойдя до высокаго холма надъ берегомъ, гдѣ улица круто спускалась къ мосту, Руфь увидѣла вокругъ себя плоскую поляну, покрытую снѣгомъ, отъ котораго темное, облачное небо казалось еще чернѣе, какъ-будто зимняя ночь вовсе не сходила съ него, а только пережидала на краю небосклона когда потускнетъ короткій пасмурный день. Внизу у моста (гдѣ находилась небольшая пристань для лодокъ, плававшихъ по этой мелкой рѣкѣ) играло, не взирая на холодъ, нѣсколько ребятишекъ. Одинъ изъ нихъ влѣзъ въ широкій ушатъ, и съ помощью сломаннаго весла, направлялъ его то туда, то сюда въ маленькомъ заливѣ, на великую потѣху товарищей, пристально слѣдившихъ глазами за подвигами этого героя, хотя лица ихъ были посинѣвшія отъ холода и руки глубоко засунуты въ карманы, со слабою надеждою найти тамъ сколько-нибудь тепла. Они можетъ быть боялись, что если они измѣнятъ свою съеженную позу и начнутъ двигаться, то злой вѣтеръ проникнетъ во всѣ скважины ихъ худенькой одежды. Ребятишки смирно стояли всѣ въ кучкѣ, устремивъ глаза на будущаго моряка. Наконецъ одинъ изъ мальчишекъ, завидуя товарищу, дивившему всѣхъ своею смѣлостью, крикнулъ ему:

— А небось вонъ туда, Томъ, ты не поѣдешь; вонъ за ту черную полосу, въ настоящую-то рѣку.

Отъ такого рода вызова разумѣется нельзя было отказаться и Томъ принялся грестъ къ темной полосѣ, за которою рѣка бѣжала мягкою, ровною волною. Руфь (сама почти ребенокъ по лѣтамъ) стояла на вершинѣ берега, также слѣдя глазами за храбрецомъ и такъ же мало сознавая опасность, которой онъ подвергался, какъ и толпа ребятишекъ внизу. Тѣ, видя успѣхъ товарища, прервали свое молчаливое вниманіе шумными одобреніями. Они хлопали въ ладоши и стучали ногами, крича ему: — Браво, Томъ! молодецъ!

Томъ остановился на минуту и глядѣлъ на нихъ съ чувствомъ дѣтской гордости, какъ вдругъ лахань круто повернуло: мальчикъ потерялъ равновѣсіе и упалъ въ воду. И его, и лодку его, медленно, но неудержимо повлекло къ быстрой, глубокой рѣкѣ, вѣчно катящей свои волны къ морю.