РУИНА

— Она мне не нужна, но мы послали посольство в Москву, она об этом знает, все выдаст… Ты возьми ее и поступи с ней, как со зрадницей, слышишь, — процедил он, — как со зрад–ни–цей. — Холодный, острый взгляд гетмана пронизал насквозь Мазепу. — На то и даю тебе свою булаву.

— Но, гетмане, — попробовал было возразить ему Мазепа.

— Ни слова, — перебил Дорошенко, — ее — живою в землю, а с ним я разделаюсь и сам.

На другой день утром Мазепа выехал из Чигирина. Он с радостью ухватился за предложение гетмана отправиться на левый берег, к Самойловичу. Хотя в душе Мазепа далеко не был уверен в том, что гетманша захватила с собой Галину, но это было единственное предположение, на котором могла остановиться его мысль. Так или не так, но было ясно, как Божий день, что между исчезновением Галины и исчезновением гетманши существовала какая-то тайная связь, определить, — в чем она состояла, почему образовалась, — было необходимо для Мазепы.

Усталый, измученный всеми потрясениями, свалившимися на него за последнее время, он уже чувствовал, что теряет всякую силу для борьбы с окружавшими его враждебными силами.

Верный друг Мазепы, Гордиенко, отправился вместе с ним. Товарищи мчались так быстро, как только это было возможно, и через несколько часов достигли берегов Днепра. Переправившись без всяких затруднений, они поехали вверх по течению реки и через день прибыли в Переяславль. Решено было сделать здесь небольшой привал, так как и люди, и лошади истомились от такого быстрого переезда.

Оставив в корчме свой отряд, Мазепа с Гордиенко вышли на улицу, чтобы потолкаться среди народа, да, кстати, и разведать что-нибудь. Но лишь только они сделали несколько шагов, как их поразило необычайное оживление, господствовавшее в Переяславле.

По улицам сновали группы мещан и то сходились, то снова расходились, присоединяясь к новым лицам, показывавшимся на улице. У ворот домов, у колодцев — всюду собирались кучки народа, которые о чем-то оживленно толковали, сильно жестикулируя; дети с громким криком и визгом перебегали от одной кучки к другой, принимая в этом оживлении участие.

Подойдя к одному почтенному мещанину, стоявшему поодаль, Мазепа попросил объяснить ему причину этого необычайного оживления. Мещанин поглядел на Мазепу с таким видом, как будто увидал перед собой свалившегося с луны человека.

— Да ты, вельможный пане, не здешний, что ли? — произнес он, с недоумением поглядывая на Мазепу.

— Не здешний, угадал, брате, еду к гетману из Запорожья.

— То-то, — протянул мещанин, — ну так знай же, что неделю тому назад поймали у нас ведьму, настоящую ведьму, которая своим колдовством накликала все беды на Украйну.

— Что ты? — изумился Мазепа. — Да кто же узнал, что она ведьма?

— Кто! Многие уже раньше догадывались, а когда ее взять хотели, так нечистая сила такое творила — и–и, Господи! Все село сожгла, людей сотни две погубила! Никак нельзя было к ведьме подойти, только уже свяченой веревкой с дзвиныци удалось ее залыгать, да и то, что творилось в дороге, пока ее до Переяславля перевезли! — Старик махнул рукой и хотел было продолжать свой рассказ, но Мазепа перебил его.

— Откуда же она взялась? Где поймали ее?

— Откуда взялась? — мещанин хитро улыбнулся. — В том-то и дело, что никто об ее ведьмовстве и не догадывался, неподалеку тут от нас жила. Полковника Гострого, может, слыхал, дочка была…

— Полковника Гострого? Марианна? — вскрикнул Мазепа, не доверяя своим ушам.

— Так, так. Марианной ее звали.

— А где же он, что с ним?

— Старого ведьмака уложили, а ее вот присудили, чтобы сжечь на костре.

— Марианну, казачку нашу найславнейшую… сжечь!.. Да кто смел сказать вам, что она ведьма? — вскрикнул гневно Гордиенко.

— Не казачку, а ведьму!.. — произнес сурово мещанин. — Да разумнее нас с тобой люди на том порешили и послали приговор тот к гетману.

— Когда же казнь? — перебил его, оправившись от первого впечатления ужаса, Мазепа.

— В воскресенье, говорят. Да что она тебе — родичка, что ли? — произнес мещанин, подозрительно всматриваясь в расстроенное лицо Мазепы.

Но Мазепа уже не слушал его.

Он и Гордиенко быстро шагали по направлению к той корчме, в которой остался их отряд.

Для обоих было ясно, как Божий день, что смерть Гострого и арест Марианны были делом рук Самойловича. Известие это одинаково потрясло и Гордиенко, и Мазепу.

— Это штуки Самойловича! — произнес отрывисто Гордиенко.

— Без сомнения. Надо спасти ее.

— Во что бы то ни стало!

Придя домой, товарищи принялись обсуждать вдвоем план действий.

LXXVIII

Известие об аресте Марианны потрясло до самой глубины душу Мазепы. Кроме чувства к самой Марианне, к ее погибшему отцу, еще и долг чести требовал от Мазепы, чтобы он спас ее.

Она, девушка, сумела вырвать его из когтей смерти, неужели же он, лыцарь, не спасет ее?