Руина, Мазепа, Мазепинцы

и привели к Солонине, а Солонина, отобравши у него все бумаги, представил их как доказательство плутней Рославца, которого бла-

гоприятели составляют в его пользу фальшивые челобитные от

всего поспольства Стародубского полка.

Рославца держали в оковах, а по делу о нем послали к Са-

мойловичу стольника Семена Алмазова. 19-го августа Алмазов

подал Самойловичу царскую грамоту самого милостивого

содержания: Самойлович должен был объяснить Алмазову

обстоятельства и причины Рославцевой затеи.

Алмазов спросил Самойловича: <с твоего ли гетманского

ведома архиепископ Лазарь Баранович положил на него клятву, как

он жалуется?>

- Без моего ведома, - отвечал гетман, - но мне было

известно, что Рославец приказал бить перед церковью дубинами

священника и притом в тот самый день, когда священник служил

литургию. Я писал Рославцу, чтобы -он просил у архиепископа

прощения, архиепископа же письменно просил, чтобы он положил

милость на Рославца и разрешил от клятвы. Рославец мое

благорасположение ни во что поставил и злословил меня. Дивно мне, что Рославец задумал мне учинить зло, когда я был всегда с ним

хорош и обещал не сменять его с полковничьего уряда.

Алмазов сказал: Рославец учинил так своею дуростью. Буде

возможно, ты бы, гетман, простил его, а он тебе учинит

послушание. Только я это от себя говорю и советую, а великий государь

в наказе не велел мне так тебе говорить>.

На самом деле у Алмазова в наказе велено было так говорить; но как будто от себя. Гетман на это отвечал: - Хотя бы ‘Рославец учинил мне и большую досаду, я бы ему

отпустил, а такого дела нельзя отпустить, потому что Рославец

говорил, что у него в том деле много советников, и будто-^еня на сей

стороне Днепра не любят и гетманом иметь не хотят. Пусть

старшины разберут это дело по нашим войсковым правам и допросят

его, какие у него были советники и кто не любит меня и гетманом

иметь не хочет? Не только у нас есть плуты и своевольники, много

их и в других странах, и у вас в великороссийских городах есть

они; только у вас все под страхом пребывают, а у нас в

малороссийских городах вольность. Кабы не было мне государской

милости, то у нас бы на всякий год было по десяти гетманов.

Прощаясь с Алмазовым, Самойлович вручил ему-грамоту в

Приказ, в которой просил прислать Рославца на войсковой суд

всех старшин, и вместе с нею дал Алмазову для передачи

Рославцу письмо такого содержания:

308

<Рославец! Что это пришло тебе? Без всякой данной от нас

причины,, сверх ожидания моего и всех украинских людей, учинился ты нам противником, направился туда, куда не должен

был ехать, и дерзнул без стыда и страха Божия оговаривать нас

пред,царским престолом в том, чего нам и не грезилось! Не

думаю, чтоб сам собою ты затеял такое шалопутное дело. Кто-то

подал тебе в том совет. По чьим возбуждениям ты схватился за

такое малоумие? Исповедай все по святой правде перед синклитом

царского величества, и тебе самому будет легче. Прежде

желательный тебе Иван Самойлович, гетман Войска Запорожского>.

Рославец, получивши это письмо, подал в Приказ челобитную, в которой приносил раскаяние и сознавался, что прогневил

гетмана и архиепископа Лазаря, но уверял, что поступал так без

злого умысла и без хитрости, единственно от страха не поехал

к ним, а убежал в Москву. Он умолял государя написать к

гетману и к архиепископу о прощении ему вины против того и

другого. По этой челобитной послана была прямо к гетману

царская грамота, в которой говорилось уже от имени царя то, что

прежде Алмазов советовал как бы лично от себя: чтоб гетман

простил преступление Рославца в уважение к его слезному

раскаянию. Но эта грамота посылалась уже разом при отправке

самого Рославца, которого велено было везти к гетману в оковах за

крепким караулом из московских стрельцов. Гетман, давши ему

прощение, должен был написать к архиепископу, чтоб и тот

поступил так же милостиво с виновным1.

10-го сентября вывезли из Москвы скованного Рославца. Разом

поехал и Алмазов для передачи преступника гетману. Алмазов не

* При отправлении Рославца взяты были у него вещи, находившиеся

при нем в Москве: шкатулка польская с четырьмя мешками, наполненными деньгами: орлянками, польскими ортами, чехами и левками; другая

шкатулка с чехами и рублями; третья с письмами. Сундучок с платьем: ферезея алая, суконная на рысях, пять кафтанов, два бархатных

вишневого и червчатого цвета; два покрытые атласом и байберековою тафтою

с золотою нашивкою и один суконный червчатый кафтан на куницах.

Чемодан с восемью кафтанами суконными, цвета коричневого и черного, тафтяной белый, атласный зеленый и камчатный лазоревый кафтаны на

белках, один изуфреневый (?.) кирпичного цвета, и два кафтана объя-

ринных на соболях, один цвета вишневого, другой зеленого; четыре

польские книги; лубяная коробочка с порохом, два седла немецкие, окованные

серебром по краям, три узды, оправленные серебром, два саадака, две

сабли оправленные, две простые, девять пищалей и в том числе четыре

винтовки, три крашенинных палатки. Сверх того, бил челом Рославец, что Солонина, приехавши в Москву, отнял у него насильно образ