Руина

— Шабаш, братцы! Дальше некуда ехать! — крикнул Гордиенко. — Собирай валежник да раскладывай костер: хоть отогреемся у огня, а то подубли… Видно, уж придется нам ночевать без оковитой и без галушек.

Казаки остановились; но никто не ответил и словом на предложение Гордиенко, никто не слез с коня, а все смотрели в землю угрюмо.

Мазепа чувствовал, что по его эгоистическому капризу придется пропадать людям, и не мог подать своим друзьям никакой рады, а они на конях стояли неподвижно в лесу, словно ожидая безропотно своей участи.

Ужасен был для Мазепы этот безмолвный протест. Он снял с перевязи объемистую флягу и, передавая ее Гордиенко, сказал дрогнувшим голосом:

— На, отдай товарищам; пусть отогреются хоть несколькими глотками и подождут здесь, а я покружу по лесу и, может быть, разыщу тропу к какому-либо жилью… На мне, проклятом, за вас всех грех, так мне и погибать нужно первому…

Гордиенко ничего ему не ответил и молча передал казакам флягу.

Двинулся Мазепа дальше в лес, перед ним побежала собака, то мелькая сзади темневших на белом фоне стволов черной точкой, то исчезая вовсе из глаз. Ветер выл и злился вверху; сосны качались со стоном, а снег осыпал, попадая даже за спину сухою, леденящею пылью.

Без цели, без надежды ехал куда-то Мазепа, следя иногда за собакой и теряясь совершенно в безбрежном бору. Сначала он гукал и слыхал отклики Гордиенко, а потом эти отклики смолкли, и на его крики не приносило эхо ответов. Время тянулось мучительно; каждая минута становилась грознее и грознее.

Опустивши поводья, отдавшись совершенно на волю коня, Мазепа уже не ощущал в сердце никаких желаний, а в холодеющем мозгу — никаких дум… Тупое отчаяние стало прокрадываться ему в душу…

Вдруг вылетел к нему с радостным лаем из чащи Кудлай и стал весело кружиться и прыгать перед лошадью, словно приглашая своего пана следовать за собою.

Мазепа встрепенулся. Радость собаки показывала явно, что жилье ею отыскано: нужно было теперь возвратиться к оставленным товарищам и вместе с ними направиться по указанию собаки. Но где они, куда повернуть? Мазепа не мог сообразить среди кружившейся белой мглы. Он выстрелил из пистолета, и гул выстрела смолк без ответа; он выстрелил второй раз и после долгого промежутка услыхал наконец отзвук далекого ответного выстрела, но совершенно с другой стороны, чем он предполагал.

Мазепа пришпорил коня и вскоре среди черневших стволов заметил розовый отблеск костра.

— За мною, друзья! — крикнул издали своим собратьям Мазепа. — Собака нашла жилье!

Все поднялись радостно с своих мест и, шумно вскочив на коней, бросились вслед за собакой.

Оказалось, что они кружились в полуверсте от довольно большой корчмы, стоявшей, впрочем, не на той тропинке, по которой они пустились в лес, а на совершенно другой дороге.

Мазепа сейчас же распорядился, чтобы кони были поставлены под навес и чтоб им было насыпано в желобы вдоволь оброку, а для казаков велел жиду поставить оковитой досхочу да принести тарани, сала и хлеба, кроме того, сварить еще с чабаком Гречаные галушки. Жид засуетился; все оживились и весело принялись за предложенную трапезу. У одного Мазепы, хотя он и был рад, что через него не пострадали товарищи, тем не менее сердце сжималось тоской, что это уж последняя попытка к разысканию следов погибшей Галины. При поднявшемся шумном гомоне он подошел к жиду и стал его расспрашивать про двух магнатов с дружиной, отправившихся в эту сторону; но жид решительно их не видел, про них не слыхал и, несмотря на соблазнительные дукаты, ничего не мог сообщить вельможному пану.

Повечеряли всласть казаки, выпили всю горилку, какая оказалась у жида, угостили даже двух явившихся поселян и улеглись спать где попало. Мазепа не мог сомкнуть глаз, а, накормивши собаку, прислонился головой к столу и тяжело задумался…

В корчме стоял храп; жид тихо в углу подсчитывал свои барыши… Но вот отворилась, скрипнувши, дверь, а на пороге ее появилась новая, занесенная снегом фигура.

Мазепа не обратил было и внимания на нового посетителя, но вдруг почувствовал, что собака, спавшая у его ног, вздрогнула и вся затряслась; он взглянул под стол: Кудлай, наежив шерсть и устремив налитые кровью глаза на вошедшего, глухо и злобно рычал…,

Мазепа изумленно оглянулся.

Собака, всегда боявшаяся людей, при виде всякого постороннего лица забивавшаяся к нему испуганно под ноги, вдруг преобразилась: приподнявшись на передние лапы, она злобно рычала, не спуская горящих глаз с вошедшего в шинок незнакомца. С ощетинившейся шерстью, оскаленными зубами и горящими глазами — она напоминала теперь скорее разъяренного волка, готового броситься на свою жертву, чем мирного старого пса. И действительно, — казалось, если бы не присутствие Мазепы, она в одно мгновение бросилась бы на незнакомца и впилась бы ему в горло зубами.