Руина

— Ты скрываешь что-то… говори… говори! — Руки ее судорожно впились в руки Мазепы, расширенные от ужаса глаза с смертельной тревогой остановились на его лице.

— Говорю тебе, ничего плохого, а все идет на корысть нам. Видишь ли, султан уже выступил против ляхов с войсками и требует, чтоб и мы немедленно спешили на встречу к нему.

Галина побледнела и пошатнулась, так что Мазепа должен был поддержать ее.

— И ты… ты тоже пойдешь с войском? — прошептала она едва слышно.

— Галыночко, ведь я же казак.

— И оставишь меня опять на смерть, на муку?

— Нет, нет, не бойся! Я спрячу тебя так далеко, что ни один ворог не отыщет тебя. Ты будешь в безопасности… ты не будешь долго скучать… война окончится скоро, а как только я вернусь из похода, сейчас же и сыграем веселую свадебку…

Но Галина не слышала утешений Мазепы.

— Ох, смерть моя… смерть!.. — прошептала она и, как подкошенная былинка, упала без чувств на руки Мазепе.

Стояла безлунная, звездная ночь. Необъятный густой лес покрывал мрачную, пустынную местность и уходил черной лентой вплоть до самого горизонта. В темноте ночи он казался каким-то страшным чудовищным змеем-драконом, ощетинившим на хребте свои иглы; с правой стороны к лесу примыкала глубокая балка, она была не менее страшна, чем этот лес, и казалась колоссальной пастью, в глубине которой смутно чернели какие-то бесформенные руины… Нигде не видно было ни малейшего признака человеческого жилья… Все было мертво и безлюдно кругом… Даже порыв ветра не нарушал этой страшной тишины; даже вопль дикой птицы не потрясал этого застывшего воздуха… Между звездным небом и черной землей висела непроглядная тьма. Казалось, проклятие Божие царило над этой пустынной местностью, отданной во власть смерти…

Но вот пролетела бесшумно над оврагом ночная птица, вдали промелькнула еще крылатая тень и исчезла в пологе тьмы… Видно, необычное что-то вспугнуло отшельников чащи.

Действительно, в глубокой расщелине балки, окруженной со всех сторон черной стеной леса, тлели теперь костры. Вокруг них группами сидели и лежали казаки. Одежды их были изорваны и запылены; лица мрачны и утомлены. Во всех группах царило угрюмое молчание… Иногда только кто-нибудь отзывался злобным словом, и снова воцарялось молчание.

У деревьев стояли привязанные и неразседланные лошади.

Судя по мрачным, утомленным лицам казаков и по изнуренному виду коней, можно было догадаться, что они совершили в этот день какой-то быстрый, непосильно–утомительный переезд. В стороне от других казаков, у отдельного костра, сидели на разостланной попоне два человека, очевидно, начальники этого отряда.

Костер уже погасал, но, занятые своими думами, путники не обращали на него внимания. Красноватый отблеск углей освещал кровавыми тонами лица обоих. В одном из них не трудно было узнать Тамару; сосед же его, в сравнении с ничтожной фигуркой этого трусливого негодяя, казался героем. И впрямь, он был удивительно статен и красив. На нем была дорогая одежда, за поясом торчали великолепные пистоли и кинжалы; голову покрывала роскошная соболья шапка с двумя белыми страусовыми перьями, прикрепленными бриллиантовым аграфом; подле казака лежала драгоценная гетманская булава, украшенная бирюзою и сапфирами. Он не был молод, но лицо его сохраняло еще мужественную свежесть и следы редкой красоты. Теперь оно, освещенное багровым отблеском тлеющих углей, глядело сурово и мрачно; соколиные брови гетмана были злобно сдвинуты, темные глаза угрюмо глядели в реющую кровавым золотом груду раскаленных углей, словно хотели там отыскать ответ на терзавший его душу вопрос; вокруг сомкнутых презрительно губ лежали морщины, казавшиеся какими-то черными излучинами, избороздившими еще молодое лицо. Что-то трагическое было во всей его наружности.

Если бы не подымавшаяся бурно под роскошным жупаном грудь, то гетмана можно было принять за мраморное изваяние отчаяния и злобы — так неподвижно было его лицо. Несколько раз Тамара бросал боязливый взгляд на своего соседа, желая затеять разговор, но боялся нарушить угрюмое молчание гетмана.

Но вот гетман очнулся. Подтолкнувши ногою в потухающий костер сырое бревно, он произнес глухо и отрывисто, не обращая к Тамаре своего лица:

— Послал ли ты казаков на разведки, узнать, где остальные части нашего войска?

— Все исполнил, ясновельможный гетман, — отвечал поспешно Тамара, — Перебейнос остановился в Красном Куте, за 7 миль от нас, остальные тоже, верно, недалеко. Теперь мы в безопасности. Дорошенко хотел еще преследовать нас, но татары, захвативши в плен почти все лядское войско, повернули к Каменцу, за ними последовал и Дорошенко. Они погнали за собою всех пленников, а которые были попроще, тех резали тут же на месте.

— О, когда бы они перерезали их всех до единого, а найпаче того быка Лужицкого! — вскрикнул злобно гетман. — Я сам бы поклонился им всем до земли! Щенок!! Мальчишка бешеный, безмозглый! Он вырвал у меня из рук победу, которая покончила бы всю справу одним ударом.