Руина

— Держи карман шире! Напрасно надеешься на это, друже! Ха–ха! Нашел доблестных лыцарей, защитников отчизны! Да на что им целость Речи Посполитой? Разве они об этом думают? Были великие люди, которые пеклись об этом, но они давно уже в сырой земле лежат. А теперешние! — Мазепа вздохнул и махнул с презрением рукою, — они ведь только о том и думают, как бы их власные маетки целы остались да как бы им с них побольше грошей заполучить, а заполучить-то червончики только тогда и можно, коли опять даровых рабов завести. Ну, а ведь они прекрасно знают, что пока у нас есть сила, до тех пор мы их рабами не станем. Вот теперь сам и рассуди, станут ли они при союзе с нами уважать наши права или захотят опять все на старый лад повернуть?

Незнакомец молчал.

— Вот видишь, брат, — произнес он через минуту, — теперь ты как против ляхов говоришь, а вчера на них же нам указывал.

— Как так? Откуда ты взял это? — изумился Мазепа.

— Да ведь ты же вчера говорил мне, что наши старые, запорожские обычаи доведут до гибели Украйну, указывал нам на польский сейм.

Мазепа усмехнулся и покачал головою.

— Нет, на польский сейм не указывал я, а только говорил, что уж на что безголовая сторона Польша, а все-таки у ней больше ладу, чем у нас, — и то правда. Какой уж там ни на есть сейм, а все-таки постановлений его слушаются… А ты все, друже, за старые запорожские звычаи стоишь, — не все то хорошо, что старо! Когда дытына вырастает, то старое платье на нее узко делается — надо новое шить.

— Шить-то шить, да только по старому образцу, а то как на нашего брата, вольного казака, заграничный кафтанчик натянешь, так, смотри, чтобы он от одного маху не лопнул по швам.

— Да разве наш брат казак зверь какой дикий? Не захочет он жить, как люди живут?

— Как люди — захочет, а как паны — никогда, — незнакомец передвинул на голове шапку, поправил длинный ус и продолжал дальше: — Видишь ли, думал я и вчера, и сегодня о твоих словах… не слыхал я еще таких. Да не выходит! Не идут они к нам, та й годи!

— Почему же? — спросил Мазепа, заинтересованный словами незнакомца.

— А вот почему. Слушай! По–твоему выходит, что для того, чтобы добрый лад и покой во всей нашей стране настал, надо определить, чтоб на раду могли только казаки выходить. Это, значит, надо опять весь край на панов и хлопов поделить?

— Не на панов и хлопов, — перебил его Мазепа, — а на зрячих и слепых!

Между приятелями завязался живой разговор. Заговорили о недостатках современного государственного устройства Украйны, о законах и обычаях, на каких держатся другие государства. Мазепа развивал перед незнакомцем план государственного устройства, которое, по его мнению, могло быть, при таких условиях, вполне идеальным.

Мазепа говорил увлекательно и красноречиво; он подкреплял свою речь множеством примеров, ссылался и на древний мир, и на существующие вокруг них государства, но, несмотря на это, незнакомец не вполне соглашался с ним. Он, со своей стороны, стоял за полный демократизм, и запорожское устройство казалось ему самым прочным и устойчивым. Он далеко уступал Мазепе в красноречии, но, во всяком случае, видно было, что прошлая и настоящая жизнь европейских народов были небезызвестны ему.

Несмотря на то, что новые приятели и не сходились в главном, они продолжали свою беседу самым дружеским образом. Мазепу чрезвычайно интересовал этот странный незнакомец, что же касается последнего, то его совершенно пленили ум, красноречие и богатство знаний Мазепы. Увлекшись разговорами, приятели совершенно забыли о том, что лошади их давно уже отдохнули и солнце значительно поднялось на небосклоне.

— Одначе, заговорились мы с тобой, да и здорово заговорились, а эти невирные кони и забыли, видно, что нам торопиться надо, — спохватился наконец Мазепа. — Поспешим же, брате!

— Поспешим, поспешим! — подхватил охотно незнакомец. — А я бы с тобою, знаешь, от зари до зари говорил… Но, что касается новых этих панских законов, так вот хоть убей, а не преклонится к ним запорожское сердце, да и баста!

Незнакомец уже почти не скрывал того, что он был казак, а не горожанин, да и Мазепе несколько раз хотелось уже объявить ему свое истинное имя и звание, но боязнь того, что это признание может умерить откровенность незнакомца, удерживала его от этого.

— Ничего! — усмехнулся он. — Столкуемся! Когда два путника хоть и с двух сторон к одному городу идут — все равно сойдутся когда-нибудь.

Всадники снова поскакали. К вечеру они уже въезжали в Богуслав, но так как было уже слишком поздно, то, несмотря на самое страстное нетерпение Мазепы, решено было отложить поиски до утра.

Путники остановились наугад в первой попавшейся корчме. Здесь они узнали, что следующий день был в Богуславе базарный, и это придало им еще больше надежды на отыскание жида. Подали вечерю. Незнакомец хотел было продолжать прерванный в дороге разговор, но Мазепа был уже не в состоянии поддерживать его. С каждым часом, приближавшим его к раскрытию роковой тайны, волнение его усиливалось все больше и больше.