Руина

На другой день Гордиенко распрощался с Мазепой, Остапом и Кочубеем и отправился на Запорожье, а Мазепа занялся с Дорошенко составлением инструкций для послов. Решено было поставить Польше самые широкие требования; прежде всего было поставлено требование полной свободы православия и решительного уничтожения унии; православный митрополит, а с ним пять епископов должны были заседать в сенате. В места, где жительствуют казаки, запрещался въезд панам; им дозволялось только получать доход со своих имений. Коронным войскам дозволялось являться в Украйну только по требованию гетмана, и тогда они должны были находиться под его исключительным начальством. Если же король хотел бы потребовать казацкое войско, то должен был прислать указ гетману, и тогда гетман отправлял войска в Польшу, передавая над ними начальство своему наказному гетману. Все решительно, вплоть до устройства школ и академий, было рассмотрено в этих инструкциях, но особенное внимание обратили Дорошенко и Мазепа на ненавистную всем унию; они требовали даже, чтобы самое название унии было уничтожено во всех законах. Конечно, на все эти требования, а особенно на уничтожение унии, поляки не могли согласиться ни в каком случае, так как таким образом они должны были бы отказаться от своей заветной цели уничтожения православия — схизмы, которое они считали ересью и преследование которого они считали за благое дело. С грустью сознавали Дорошенко и Мазепа, что Польша никогда не согласится на подобные условия, но без них нечего было и думать о соединении. Старшина, казачество и весь народ до того ненавидели унию, что не могли даже и слышать этого слова. Несколько раз обращался Дорошенко к Москве с предложением принять Правобережную Украйну под свой протекторат, но в силу Андрусовского договора и мира с поляками — Москва решилась этого не делать, а потому Дорошенко и Мазепа желали употребить всевозможные средства, чтобы заставить Москву поссориться с Польшей и разорвать с нею мир; но пока, защищая свою веру, они думали обращаться к басурманам. Это была ужасная ирония судьбы, но Дорошенко думал, что пока для него не было другого исхода: или соединиться с христианской державою и допустить в своей стране все ужасы унии и насилия католического духовенства, или принять турецкий протекторат и охранить тем свою православную веру. Охранить? Надолго ли? Этот вопрос подымался каждый раз из глубины души гетмана и оставался без ответа… Но во всяком случае теперь, по мнению Дорошенко, не было из чего выбирать, надо было только выиграть время для того, чтобы соединиться с турками. Поэтому Мазепа и Дорошенко решили послать прежде всего еще послов в Острог с требованием заставы, т. е. заложников безопасности казацких послов. Заложниками требовал Дорошенко гнездинского архиепископа и других знатных особ. Без сомнения, поляки ни за что не согласились бы выдать таких заложников, и по этому поводу должна была неминуемо завязаться длинная переписка. Покончив все эти дела, Мазепа получил наконец от гетмана разрешение ехать на Запорожье.

Приготовили дары для кошевого, для старшины запорожской и для всех братчиков, снарядили приличную для посла ассистенцию, и наконец-то в один ясный день Мазепа выехал во главе своего небольшого отряда из Чигирина. Дни стояли уже морозные, но снегу еще не было. Путешествие свое Мазепа совершил без всяких приключений и наконец на десятый день достиг уже Запорожской Сечи. Не доезжая верст пяти до самой Сечи, казаки остановились, оправились, принарядились и двинулись в стройном порядке к берегу Днепра. Долго пришлось им ждать переправы, наконец все эти путевые хлопоты были покончены, и казаки подъехали к земляным укреплениям Предсечья, окружавшего Сечь.

Приблизившись к воротам, один из сопровождавших Мазепу казаков протрубил трижды в рог. Вскоре на башне появился вартовой. После обычных расспросов, кто едет, куда, зачем и откуда, он попросил прибывших подождать у ворот, пока он доложит об их приезде пану кошевому. Но не успел вартовой дойти до куреня кошевого, как весть о прибытии дорошенковских послов распространилась по всему Запорожью. Вскоре все валы, окружавшие Предсечье, покрылись пестрыми группами людей. Со всех сторон послышались приветствия, насмешки, остроты и даже отборная брань.

Спокойно стоял Мазепа под этим перекрестным огнем, чутко прислушиваясь к раздававшимся вокруг него крикам; он хотел при помощи их составить себе правильное понятие о настроении толпы; к сожалению, ему приходилось убедиться, что большинство запорожцев было настроено враждебно. Конечно, раздавались и приветствия, и одобрительные крики, но их заглушали насмешки, остроты и крепкие казацкие выражения.