Руины стреляют в упор

— Это, братец, дело, можно сказать, деликатное, и чем меньше людей знает о нем, тем лучше. Тебе нужны документы? Пожалуйста, сделаем первоклассные! Твоим друзьям? Тоже можно, если ты за них поручишься, под твою личную ответственность... Ведь здесь головой можно поплатиться...

Понимаю, понимаю...

— Но выручать честных советских людей нужно? Нужно! А кто это сделает, если не мы? — Немного помолчав, Бобровский спросил: — Есть у тебя еще знакомые, которые нуждаются в документах?

Рудзянко ответил не сразу:

— Надо подумать, — может быть, и найду.

— Только ты осторожней, братец Обломов... — еще раз предупредил Бобровский. — А твои документы будут через неделю. Встретимся здесь, получишь.

Через неделю действительно он ждал Рудзянку на фабрике-кухне. Когда уселись за стол, молча достал завернутые в газету паспорт и военный билет и подал. Простреленная рука его заметно дрожала.

— Спасибо, — выдавив на худом лице улыбку, сказал Рудзянко. — Сейчас пойдем ко мне, получишь водку.

— Во, хорошо! — обрадовался Бобровский. — Тогда можно будет и пообедать. Пошли!

Едва они сошли с крыльца, сзади подскочили трое в штатском и подхватили их под руки: двое — Бобровского, один — Рудзянку.

— Спокойно, вы арестованы! Идите так, будто ничего не случилось... Мы — старые знакомые. Веселей, веселей...

Немного в стороне стоял шеф Рудзянки. Он сделал вид, что не понял того, что здесь произошло, и ждет кого-то из фабрики-кухни. Но одним глазом искоса следил за каждым движением своих подчиненных.

Арестованных повели по глухому переулку к Советской улице. Вдруг Рудзянко, как было условлено с шефом, изо всех сил бросился наутек. Агент, шедший рядом с ним, с криком побежал вслед. За углом Рудзянко бросился на улицу Берсона, а конвоир его умышленно отстал.

Теперь уже Рудзянко шел на явку с уверенностью, что заслужил похвалу хозяина. Видно, Бобровский — птичка довольно важная, если может фабриковать документы. Верно, у него есть крепкая подпольная организация. Встретившись с шефом, Рудзянко несмело спросил:

— Ну, как Бобровский? Признался?

Шеф поморщился и буркнул:

— Казус получился... Бобровский — агент шуцполиции. Он сам хотел поймать тебя. Они практикуют такое: продают документы с еле заметным надрезом на определенном месте, а потом во время проверки или прописки арестовывают владельцев таких документов.

Рудзянко стоял, как мыла съевши. Даже сам шеф начал успокаивать его:

— Ничего, случается... Недоразумения могут быть. На первый раз мы прощаем тебя. Но впредь будь более внимателен. Ищи, настойчиво ищи... Есть сведения о подпольном большевистском горкоме. Тебе нужно пролезть в него.

Некоторое время Рудзянко бродил по городу, обдумывая, через какие щели протиснуться в подполье. Но так ни до чего определенного и не додумался. И только спустя несколько дней ему неожиданно повезло, — проходя по улице, он заметил знакомое лицо. Остановился, схватил человека за руку:

— Подожди, подожди, дружок, чего зазнаешься?

Тот моргал глазами, не веря себе:

— Так и ты здесь? Вот это диво! Чудесно, что мы встретились!

Рудзянко узнал Никиту Гуркова — человека, с которым также долго лежал в госпитале. Они даже вместе выбрались оттуда с помощью Ольги Щербацевич. Но Никита как-то отбился тогда от их компании. Сейчас они наперебой старались расспросить друг друга: как, да что, да какие у кого планы...

Неуравновешенный Никита Гурков не умел держать язык за зубами. Давно ли он только мечтал выбраться из-под надзора госпитальной стражи, а удачно выскользнув на волю, держался так, будто вокруг на сотни верст — ни одного фашиста.

Теперь, после долгих прожитых лет, в мирных условиях, мы можем сурово осудить многое из того, что тогда делалось подпольщиками. Мы можем жестоко упрекнуть их за чрезмерную доверчивость, за неумение соблюдать элементарные правила конспирации, за многие организационные промахи в работе. И все это будет справедливо.

Ошибались? Да, ошибались, и довольно часто... Дали пробраться в подполье фашистским шпионам и провокаторам? Да, недосмотрели, доверились, дали... Поплатились за это? Конечно, поплатились.

Но кого винить? Тех, кто ошибался? Так они же ошибались потому, что не знали, с какой стороны подступиться к делу. Разве кто-нибудь даже за день до войны догадывался, что ему придется самому возложить на себя бремя ответственности за судьбу родины? Или думал кто-нибудь из них, скажем, в первую неделю войны, что такое подпольная работа в тылу врага? Им, коммунистам, честным советским людям, никто не говорил — создавать подпольную организацию, никто их не учил методам подпольной борьбы. Всё они делали сами, по зову своего сердца, по своему собственному разумению. И ошибки, которых они совершили немало и за которые расплачивались кровью, — не их вина, а их беда.

Среди многих ошибок самой тяжелой была та, которую допустил Никита Турков. Увидев Рудзянку, он радостно воскликнул:

— Вот хорошо, что мы встретились!

Оба направились в тихий переулок.

— Ну, как ты зовешься теперь?

— Документы имею на Обломова...

— Вот и хорошо. Кое-как перебиваешься?