Он склонил голову набок, прищурил змеиные зелёные глаза — иронично, но до того привычно и знакомо, что снова потянуло улыбаться. Наверное, умей она краснеть, то и покраснела бы сейчас под этим взглядом от странного щекочущего чувства, поднявшегося вдруг где-то внутри. Теперь Серафима почему-то особенно остро почувствовала, что действительно вернулась, что вновь не одна — ведь за этим Забирающим стояли сотни таких же, как она, посвятивших себя служению Госпоже, ведь этот Забирающий, приоткрывший ей первый раз дверь в мир, где правил балом Чёрный Совет, снова пришёл к ней, пришёл за ней.
Тамерзар чуть дёргнул уголками губ — не улыбаясь, но обозначая улыбку, словно бы смог прочитать эти её мысли, положил ладонь на голову своей змеи, неспешно гладя её чешую пальцами, и начал разговор.
Изар тихо вошёл в свой кабинет и плотно, но неслышно прикрыл за собой дверь. Было темно, и мрак разрезала лишь тонкая полоска серого света из-за не задёрнутых до конца штор, да пламя свечи, бросающее на стены странные изогнутые тени. Магистр поставил подсвечник на стол, открыл стоящую там же бутылку, налил себе полный бокал вина — так не наливают хорошее вино, достойное долгого смакования, но он налил. Выпил залпом. Наполнил следующий бокал, чуть пригубил, отставил в сторону, сделал шаг назад, падая в кресло. Закрыл лицо руками, которые вновь начались трястись как у столетнего старика.
Было тихо.
Тишина почти звенела в ушах, тикающие часы в углу не разгоняли её, лишь сгущали, усиливали. Тик-так, тик-так. Идеально чёткие интервалы между ударами, одинаково чёткий шелест сдвигающихся стрелок. Изар ненавидел ход часов.
По окну, как и когда-то, зацарапались капли холодного дождя. Как сотни маленьких тёмных зверей, отростков ночной темноты, заскрежетали своими когтями по стеклу. С лязгом, с визгом.
Мы доберёмся до тебя, Изар. Мы доберёмся, будь уверен.
Как продолжение темноты, как одна из прорвавшихся в кабинет ночных тварей, отделилась от штор высокая тень — тень от их тени, сделала шаг вперёд. Сверкнули золотом нечеловеческие глаза. Оскалился рот, щеря белые клыки.
— Ну, здравствуй… отец.
Конец первой книги