Рук Твоих жар (1941–1956): Воспоминания

«Мануилыч! За зоной в окне стоит Шурочка, спрашивает о здоровье Силыча. Пойдите, поговорите с ней».

Иду. Рядом с лагерем пятиэтажный дом. Туда-то на последний этаж и забралась Шурочка и смотрит в лагерь. Кричу ей о здоровье Силыча несколько слов. А потом возвращаюсь в стационар. Говорю:

«Ну, Силыч, говорил сейчас с вашей Шурочкой».

«Как, где?»

«Да она стоит сейчас на лестнице соседнего дома».

Что тут сделалось с Силычем! Вскочил, как мальчик, побежал в одном белье. Санитар за ним с халатом. На ходу надевая халат, добежал до запретки, увидел Шурочку, машет ей рукой, кричит.

Караульный на вышке начал стрелять вверх. Шурочка удалилась.

Исстари принято смеяться над старческой влюбленностью. Влюбленный старик — это излюбленный персонаж всех на свете опереток. И только Голсуорси в своей «Саге о Форсайтах» создал поэму о старческой любви. Как он прав!

После пареза Силыч лишь числился врачом. Работать не мог. И в это время — новая неожиданность. Он разыскал свою пропавшую дочь. Было это так.

Один из наших врачей, заключенный, попал на дальний этап, куда-то в Якутию. Там встретил в лагере заключенную — Веру Анатольевну Христенко. Он спрашивает:

«Ваш отец врач?»

«Да».

«Знаете ли вы, где он?»

«Нет».

Оказалось, что дочь после оккупации города немецкими войсками была переводчицей у немцев. После возвращения советских войск была арестована, получила 25 лет лагерей за «измену родине». Мать потерялась еще при оккупации города немцами.

Узнав это, соорудили общими силами дочери передачу. Шурочка ей отослала. В дальнейшем вся переписка шла через Шурочку. Переписка между лагерниками была воспрещена.

Между тем Силыч написал жалобу. Начались времена более либеральные, после смерти Сталина кое-кого освобождали.

Летом 1953 года меня угнали в другой лагерь (об этом речь впереди). Уезжая, тепло простился с Силычем, обнялись и поцеловались. Он мне сказал: «Желаю вам того, что вы сами себе хотите». Должен сказать, что пожелание это исполнилось.

А дальнейшая судьба Силыча такова. Целые дни, с утра до вечера, сидел он у окна своей каморки и смотрел вдаль, ожидая, что придет постановление о его реабилитации.

Весной 1954 года ему разрешили под каким-то предлогом сходить за зону. Он навестил Шурочку. Пришел домой. Ночью, во сне, умер. А наутро пришла реабилитация.

Хоронили его как вольного. Долгое время Шурочка, вышедшая замуж и переехавшая в Мурманск, каждый год летом приезжала к нему на могилу.

Такова сентиментальная повесть, рожденная самой жизнью.

Как-то в начале марта я сидел в лаборатории Евгения Львовича. Неожиданно входит санитар-эстонец, говорит: «По радио сейчас передавали: Хозяина разбил паралич».

Так мы узнали о предсмертной болезни и смерти Сталина.

Дальше было все так же, как везде. Жадно слушали сводки о состоянии здоровья человека в серой шинели, шли все время «между страхом и надеждой». И наконец 5 марта. Конец.

Конец ночи. Конец эпохи. У всех было какое-то ошеломленное состояние. Обрушилось.

Совершилось. Начало нового. Рождение новой эры.

Слишком, много было связано с этим зловещим именем. Вся жизнь, двадцать пять лет, прошла под его знаком. Все мы были детьми, когда началось его правление. И потом двадцать пять лет, целая жизнь.

Ощущение, как при появлении ребенка. Радость и смущение. Что-то будет теперь?

А потом первые месяцы. 28 марта 1953 года. Амнистия. Амнистия только для уголовников. Но все же! Ведь впервые за много лет. Мы уже отвыкли от того, что люди идут на волю. Привыкли к тому, что идут в лагеря. И наконец первая ласточка.

4 апреля 1953 года. Реабилитация арестованных врачей. Все мы после 13 января — дня опубликования объявления о «врачах-отравителях» — прекрасно отдавали себе отчет в том, что это начало новой ежовщины, которая ознаменуется прежде всего гибелью для всех нас. И вот радость: люди обрели свободу. И в стране повеяло весной.

Пасха в том году была ранняя — 5 апреля. Об освобождении врачей мы узнали в Великую Субботу утром. Пришел к Евгению Львовичу. Он меня встретил словами: «Анатолий Эммануилович!

Хотя сейчас еще не Пасха, но мне хочется сказать: Христос воскресе!» И по-пасхальному мы троекратно облобызались.

А затем июнь — арест Берии. Светло и радостно.

В это время начались лагерные волнения.

Один из моих товарищей по узам — Димитрий Панин — пишет о лагерных восстаниях весной 1953 года чуть ли не как о начале революции и даже считает эти волнения причиной хрущевских реформ и так называемого разоблачения культа личности Сталина.

Это, конечно, безмерное преувеличение. Лагерные волнения весной 1953 года имели чисто местное значение. Были изолированы друг от друга. Никаких требований общего характера они не предъявляли. И были очень быстро подавлены.

Причиной их была амнистия 28 марта 1953 года. Благодаря этой амнистии освободилась масса блатных, бытовиков, прислужников режима, стукачей. Оставшаяся 58-я статья стала сплоченным большинством. Стукачи притаились. Да и начальство было растеряно: не знало, что будет дальше.