Читаем Рук Твоих жар (1941–1956): Воспоминания полностью

Но поездка по Средней Азии мало приятна. Поезд набит до отказа. В купе около двадцати человек. Жара. Солнце печет. Черная земля. Мучит жажда. Поезд тащится еле-еле. Спрашиваю: «Что это за проклятая местность?» Отвечают: «Кара-Кумы». Ту неожиданная ассоциация. Лет семь перед этим сдавал в институте экзамен по химии. Мне попался вопрос о сере. Единственное, что я о ней запомнил, это то, что она находится в пустыне Кара-Кумы. Я бодро отчеканил это профессору. И хотя этим исчерпывались мои знания не только по сере, но и вообще по химии, растроганные профессор поставил мне «4». И сейчас я спросил: «Здесь сера?» Ехавший в нашем купе инженер это подтвердил. Я предпочел бы хлеб.

Семь дней длилось это кошмарное путешествие. Проехали по Средней Азии от Каспия до Ташкента. Удивительно пестрая и разнообразная страна.

Остановка. Проклятая выжженная солнцем черная земля. Ни чего нет, хоть шаром покати. Непонятно, как здесь живут люди.

Следующая остановка. Эльдорадо. Великолепные заливные зеленые луга, сады, около станции базарчик, чего только здесь нет — молоко, масло, фрукты, персики, яблоки, груши, виноград.

И так всю дорогу. Я выходил на каждой станции размяться. На одной из станций подходит ко мне интеллигент в шляпе, не русского вида: «Моя жена хочет вас видеть». — «Пожалуйста». И он ведет меня в свой вагон. В вагоне эвакуированные испанцы. Его жена одно время преподавала в нашем институте, или, вернее числилась преподавательницей. Полулежит на скамейке, приветливо здоровается. Но на красивом лице страдальческое выражение.

«Что с вами?» — «Я должна стать матерью». «Не знаете ли вы, где наш институт?» — «Я сам ничего о нем не знаю».

Идем с мужем за супом. В очереди разговорились. Он оказался каталонцем, учитель из Барселоны, член партии Каталонской Левой, друг Компаниса. Разговор становится все более оживленным. И вот мы уже стоя в очереди, разговариваем о Достоевском, оба оказались его поклонниками. Но не сошлись в оценках Спорим и даже позабыли о супе.

Впоследствии, под Самаркандом, он стал отцом. Родился мальчик. В поезде были врачи, но отказались подойти к страдающей женщине, перестраховщики. «В таких условиях мы не можем взять на себя ответственность». Паршивцы. Помогла проводница.

Мальчика назвали Сергеем. Это звучит и по-испански — Сэрхо. Оригинальным должен быть паспорт этого человека Сэрхо Панко. Национальность — каталонец Место рождения — Самарканд. А отец — Хозе. Подружились с ним. Остался в Самарканде с женой. Потом разыскал он меня в Ташкенте. Долго разговаривали простились на углу улицы. Он должен был ехать в Уфу, куда было эвакуировано руководство Коминтерна во главе с Георгием Димитровым.

5 сентября, в субботу, под вечер прибыли в Ташкент. Здесь была эвакуированная Ленинградская консерватория, где у меня было много знакомых. Разыскиваю. Узнаю, где живет Гликман, мои товарищ по аспирантуре, преподаватель консерватории.

Принимает меня на веранде. С первых же слов жалобы. Живут очень тесно, все очень дорого. Понимаю, в чем дело, перевожу разговор на нейтральные темы. Прощаемся. Он предлагает закусить. С видом лорда Байрона говорю, что я страдаю отсутствием аппетита (со вчерашнего вечера у меня не было во рту маковой росинки). Впоследствии он удивлялся «Как вы были спокойны!» Сам он спокойствием в трудные моменты не отличался. Когда эвакуировалась из Ленинграда консерватория и его не хотели брать он бросился перед директором, говорят, на колени.

Простившись с ним, иду разыскивать Елену Павловну Полтавскую, преподавательницу немецкого языка. Нахожу ее дом, но хозяин дома не пускает, говорит «Приходите завтра». Боится грабежей.

Пробираюсь закоулками к вокзалу. Встречается пожилой еврей нищий. Брюки на нем превратились в передник. Просит милостыню. И я делаю рыцарственный жест бросаю вызов судьбе, отдаю ему последний рубль. Сам продолжаю путь на вокзал. Можно ночевать лишь в зале № 3. Этот зал находится под открытым небом налево от вокзала. На другой день снова путь на окраину, к Елене Павловне. Старушка-умница преподавала у нас в аспирантуре немецкий, любила рассказывать о знакомстве с Брюсовым. Сейчас приняла вежливо, с натянутой любезностью.

Перейти на страницу:

Все книги серии Воспоминания

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное