Рука адмирала

Тамара перевела свои внимательные глаза на Сережу. Он со смущенным лицом протягивал ей руку и улыбался. Что то неестественное показалось девушке в этой привычной улыбке, и она внезапно инстинктом любящей женщины почувствовала опасность. И когда в ответ на вспыхнувшую в ее глазах тревогу, лицо юноши чуть дрогнуло, она безотчетно протянула руки, обняла и крепко поцеловала своего «футболистика».

— Эва вы? Словно на войну идем, пошутил Митька. Нализаться никак не можете. Видать, вкуууусно!

Еще не успел он закончить своей шутки, как руки Ирмы обвились вокруг его шеи, и он вздрогнул от прикосновения нежных женских губ.

— Вот и тебе тоже! воскликнула Ирма, но в ее голосе словно что то надломилось. Моряк с дружеской лаской подхватил Митьку на руки и высоко поднял вверх.

— Вот тебе, насмешник! Думаешь — чемпионом сделался — так на тебя тут и управы нет? Потом он опустил паренька и тоже сердечно его поцеловал.

— Ишь ты? Меня в жисть столько не целовали, как тут за одну минуту! Теперя вы, Тамара, что ль? Чего уж обходить? Тут, я вижу, работа оптовая.

Все засмеялись, и Тамара в свою очередь обняла беспризорника.

— Ну, теперь, кажись, вся программа закончена. Шарик, фью!

Сережа еще раз обвел глазами своих друзей, и лицо его сделалось суровым.

— Ну, чего там, Митя. Идем! Он сделал несколько шагов к кустам, но потом внезапно повернулся. Его глаза прямо взглянули в глаза друга, словно ему нужно было там найти какой то новый дополнительный запас сил. Тот понял это желание. Он широко шагнул навстречу юноше, и они протянули руки друг другу.

Это молчаливое рукопожатие было для них полным слов. Эта встреча глаз, это прикосновение рук передало из души в душу то многое, чего нельзя было выразить словами. Глаза сказали о бодрости и о том мужском долге, когда из души мужчины уходит даже память о женщине и семье, и внутри звучит только одна нота, напрягается одна основная пружина жизни — сделать то, что диктует совесть и без чего нет покоя душе…

А руки передали иное. Они словно сказали:

«Не бойся, друг. Не отступай. Ты — не один. Что бы ни случилось — я стою за тобой. Иди смело»!..

Несколько секунд длилось рукопожатие, и это время напряженно молчали женщины, понимая инстинктом, что эти секунды — какое то священнодействие в душах мужчин.

Потом Сережа сказал глухо и коротко:

— Ну! Он тряхнул еще раз руку Николая и, не оглядываясь, пошел за уже скрывшимся в кустах Митей.

— С Богом! тихо сказала Ирма и перекрестила их вслед.

Лицо Тамары сделалось бледным. Она подбежала к своей подруге, схватила ее за руки и дрогнувшим голосом спросила:

— Ирма… Там, там… опасность?

Ирма чувством женщины поняла тревогу Тамары о Сереже и корни этой тревоги. Против своей воли девушка без слов призналась, что ее чувство к Сереже глубже, чем веселое молодое влюбление. И перед лицом этого чувства, прорвавшегося в тоне мучительно — тревожного вопроса, Ирма не могла солгать.

— Да, Тамочка, тихо ответила она, обнимая девушку за плечи. Он… Он пошел на подвиг!..

* * *

«Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами старого Кремля.
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою!
Не праздник, не прощальный дар—
Она готовила пожар
Нетерпеливому герою!
Отсюда, в думу погружен,
Глядел на грозный пламень он…»

Так описывает великий русский поэт Пушкин сцену на Поклонной Горе в сентябре 1812 года, когда Наполеон с нетерпением ждал под старым дубом «депутации бояр». Но никто не пришел к нему с изъявлением покорности. Жители Москвы ушли, и город пылал.

С большой горы, на которой рос этот исторический дуб, открывался дивный вид на Москву. Но не эта картина, все более затуманивавшаяся сумерками, интересовала двух людей, крадучись подошедших к дереву. Один из них, почти мальчик, живо залез на большую ветку дуба, добрался до старого вороньего гнезда и опустил оттуда веревку с привязанным к ней камнем. Оставшийся внизу стал небольшой лопаткой лихорадочно рыть землю в этом месте.

Уже на глубине полметра он обнаружил слой аккуратно сложенных камней. За вынутыми камнями шел новый слой земли и потом лопата стукнулась во что то твердое. Еще несколько минут работы, и Сережа вытащил наверх небольшой черный ящик, очень тяжелый и плотный. Бережно отставив его в сторону, юноша продолжал торопливо рыть землю глубже. Наконец, на глубине около метра он обнаружил что то завернутое в полуистлевшую белую материю с обрывками синего. Это было морской Андреевский флаг. В материю была завернута большая медицинская банка с широким горлышком.

Стеклянная притертая пробка была тщательно завязана куском потрескавшейся резины.

— Вот она, тайна Императора, пролежавшая в земле двадцать лет! Наконец то!