Рука дьявола

— Что же будет теперь?

Митька дернул плечом.

— Что будет? Ничего не будет. Ловить надо. И Ощепкова, и тех.

Митька, открыв ворота, уже уехал давно, а Ленька все еще стоял, раздумывая о страшной новости. Особенно почему-то его поразило слово «тех». Кто они, эти «те»? Где прячутся? Зачем бьют народ? И самое обидное: почему их никак не могут изловить?

Ленька даже крякнул от огорчения.

— Лень, ты чего? — спросила Варька.— Пошто скушный стал? На Митю обиделся, что в уезд не берет?

Она уже, наконец, домыла кринки, унесла к плетню и понадевала их сушиться на торчащие концы тынин.

— Перед покровом мы все поедем в уезд. На ярмарку. И тебя возьмем. Ладно? Там качели будут, карусель... Ленька поморщился, словно от боли.

— Сама ты карусель!.. Тут такие дела, а она...

У  Варьки  глаза  сразу  стали  узкие,  губы   поджались.

— Значит, ты так? Я ему добро, а он обзываться? Значит, я карусель? А ты кто? Знаешь кто? Кашевар кулешный. Вот кто ты!

«Ну, началось теперь,— сердито подумал Ленька.— Кашевар, да еще и кулешный. Эх, зря Лыков...»

— Да   ты    что   поднялась-то    на    меня? — попробовал Ленька защититься.— Я ить просто... Задумался малость...

Да где там! Варька совсем разошлась:

— Ну чего стоишь, глазами лупаешь? Уматывай отсюда и задумывайся в другом месте сколько хочешь. Ишь, кашевар задумчивый! Обзываться взялся ни за что ни про что...

Ленька махнул рукой и выскочил на улицу. «Вот ведь въедливая какая,— зло подумал он.— Как заноза. Теперь хоть убей — больше не зайду. И слова не скажу ей. Посмотрим тогда...»

И пошагал на Старый конец, к Гришане Барыбину. Но не прошел он еще и полдороги, а зло к Варьке куда-то исчезло, будто его и вовсе не было. Осталось лишь огорчение. «Вот ведь дураки! Взяли поругались. Из-за ничего. Фу ты, черт... Надо бы забежать к ней да помириться...» Его добрые мысли были вдруг прерваны: из калитки урезковского двора вышел Тимоха Косой. Именно тогда, когда Ленька поравнялся с ней. Тимоха вышел с улыбочкой, но она сразу исчезла, как только он увидел Леньку: глаза сощурились, как у кошки перед прыжком, лицо перекосилось. Не сводя этих суженных глаз, Тимоха медленно двинулся к Леньке. А Ленька остановился — сил не было идти, ноги стали будто тряпичные. Он затравленно оглянулся влево-вправо, потом назад — никого. «Ну, теперь пропал...»

Тимоха подошел, сильно ухватил Леньку за воротник и вплотную притянул его к себе и чуть вверх, так, что Ленька оказался почти лицом к лицу с Тимохой.

— Что, бесштанный, попался? Дрожишь, как паршивый щенок? Бойся, гад, и дрожи. Жди своего часа. За все разом с тобой разочтусь. А за тятьку — особо. Мордой об землю бить буду, пока мозги не выбрызнут. Истопчу в жижу, в дерьмо вонючее. А теперь — беги, пес. Успевай надышаться, пока не поздно.

Тимоха с силой оттолкнул Леньку, так что тот зарылся в пыль лицом, и пошагал вдоль улицы, не сказав больше ни слова и ни разу не обернувшись.

Только когда Тимоха скрылся за углом, Ленька медленно поднялся и принялся отряхивать с себя пыль дрожащими руками.

Да, не заскучаешь... Рожа, как у бешеного... Интересно: знает ли Тимоха, что его тятька убежал из-под стражи, что убит охранник? Конечно, знает. Потому и бить, наверное, не стал — побоялся. Понимает, что сейчас опасно махать кулаками.

Стряхнув кое-как пыль, Ленька еще раз оглянулся: не раздумал ли Косой, не повернул ли назад? Нет, улица была пуста, и Ленька пошагал к Барыбиным.

Гришаня сидел на скамейке под густой разлапистой черемухой и играл на гармошке. Он был невеселый, хмурый. И играл тоже что-то печальное, тягучее. Увидав Леньку, он сжал меха, да так, что гармонь вякнула, словно кошка? которой наступили на хвост, и отложил ее в сторону.

— Эх, жизня!.. Осточертело все, надоело до смерти. Выйти бы в степь, закрыть глаза и, не глядя, пойти в любую сторону, только бы... Садись, Леня. А гармонь скинь на землю.

Ленька сел, не тронув, однако, гармони, встревоженно глянул на Гришаню.

— Ты чего такой?

— Какой?

— Скушный какой-то. Или случилось что? Гришаня потер пальцами виски.

— Случилось, случилось... Скорей бы уж случилось. И все бы к черту. Хоть какой ни есть конец. Все равно.

Нет, нынче Гришаню просто не узнать. Будто не в себе парень. Совсем непонятный.