Рука дьявола

Ленька не стал ни уговаривать, ни спорить, взял молча ведра и принялся за поливку. На другой день Варька уже не ершилась, встретила Леньку тихая, присмиревшая:

— Лень, что делать будем? Мне бы постираться надо да мамане что-нибудь сготовить... А я не знаю что: она ничего не ест...

Ленька что-то прикинул в уме:

— Ладно. Ты давай стирай, а я авось придумаю...

Он тогда сварил гречневый суп, какой часто готовила мама и который они все очень любили, приправил его луком  и  укропчиком.  Потом  сварил  жиденький  молочный кисель...

В тот раз тетя Марья первый раз за несколько дней немного поела...

Нынче Ленька решил пораньше управиться с делами дома, чтобы помочь Варьке привезти с лесосеки дров. По дороге он встретил Ваську Култына со вспухшими от слез глазами.

— Ты что такой? Побили?

Култын всхлипнул и кивнул:

— Побил... Титка Оглоблин...

Титка — Елбанов брат, Ленькин одногодок, щекастый и крепкий, под стать самому Елбану.

— За что?

— Да ни за что... От злости.

— Ну и плюнь… Айда со мной: дров Шумиловым привезти надо. Сколь раз говорил: не якшайся ты с этими толсторылыми. Так нет — все лезет.

Култын еще раз всхлипнул и поплелся за Ленькой. Но, пройдя несколько шагов, вдруг оживился:

— Слышь, Лень, что я видел там!

— Где?

— Да у Титки, в бане. Не в новой, а в старой... В огороде которая. Развалюха, все бревна посгнили, крыша лебедой заросла...

— Ну и что?

— Погоди...— Глаза у Култына округлились.— Там какая-то нечисть живет... Вурдалаки, должно быть.

Ленька засмеялся.

— Ну и застращал тебя Быня! Вурдалаки!.. Их, что ли, видел?

Култын быстро перекрестился:»

— Что ты! Не приведи господь... Другое какое-то... Не знаю... Душа прямо зашлась... Лапу... Агромадную такую, черную и мягкую...

У Култына даже губы перекосились и нос побелел. А Ленька насторожился:

— Лапу? Чью лапу?

— Да не знаю я, не знаю!.. Черная, большая, под полком лежит... Когда Титка стал вадить,— мы в прятки играли,— я взял и спрятался туда, под полок. Титке бы меня там сроду не сыскать. Да я как увидел эту лапу, так и выскочил, чуть жив от страха. Хотел было Титке рассказать, а он меня сразу по морде: обиделся, что пришлось из-за меня долго вадить. И вытолкал за ворота.

Ленька остановился, боясь еще поверить своей догадке.

— Может, это и не лапа? Может, помстилось тебе?

— Лапа. Я ее тронул. В дегтю она, что ли, вон пальцы досе пахнут.

Ленька сразу загорелся:

— Слушай, Вася, мне бы поглядеть, а? Сходим? Ночью?

Култын замахал рукой:

— Что ты, что ты — ночью! Ни в жисть! Днем еще — ладно, а то ночью! Этот, который... вдруг прилезет за своей лапой и придушит! Не-е, Лень, не пойду.

— А днем не с руки: увидит кто-нибудь, скажет, что мы по огородам шастаем, воруем.

— Кто увидит-то?! Так проведу — собака не учует.

Ленька подумал самую малость и кивнул.

— Ладно. Идем. Прямо сейчас.

Култын поморщился, однако согласился:

— Чего ж, айда. Токо я, чур, в баню не полезу...

Култын повел Леньку к усадьбе Оглоблина окольными путями, и они вскоре вышли на задах огородов. Здесь, на недопаханной из-за канав и ям земле, вымахала такая лебеда, что оказалась выше плетней, которыми были огорожены огороды. Култын, настороженно оглядевшись, юркнул в самую чащобу лебеды. Ленька за ним. Тут было жарко и душно, словно в парной, — никакого движения воздуха. У Леньки заструился пот по лицу и спине. А Култын, петляя то влево, то вправо, вел Леньку по чуть приметной тропке.

Наконец Култын замер у плотного плетня, прошептал:

— Тут, — и, легко отодвинув в стороны несколько тынин, открыл неширокую щель. — Лезь.

Ленька без труда перелез в огород Оглоблина. За ним и Култын.

— Теперь ложись и — ползком. За мной. И не шуми.

Сначала вдоль межи, потом между рядами капусты, помидоров, между грядками бобов и моркови они добрались до какого-то бугра, заросшего той же лебедой, только пониже.

— Вот она, баня... — произнес Култын одними губами... — Дверь с той стороны... А я тут... Да живей...

У Леньки неприятно защемило сердце, но он, не мешкая, дополз до осевшей приоткрытой двери и очутился в полутемной низкой бане, пропахшей гарью и гнилью. Ленька присел на некоторое время, чтобы перевести дух и привыкнуть к этой полутьме. Наконец его глаза выхватили в углу полуразвалившуюся каменку, грубо сколоченную скамью, а напротив — полок. Туда и полез Ленька.

Сердце его колотилось. У него было такое чувство, будто он попал в гадючник и вот-вот дотронется до чего-то живого, скользкого и холодного. И когда Ленька нашарил в дальнем углу что-то мягкое и липкое, он с непроизвольным вскриком отдернул руку и отпрянул от полка.

Несколько успокоившись и смахнув со лба пот, Ленька снова полез туда. Решительно протянув руку, до ломоты сжав зубы, он ухватил это мягкое и липкое и выволок его из-под полка. В сером свете небольшого окошка, присевшего на землю, Ленька взглянул на свою находку, взглянул и судорожно передернул плечами — он узнал ее, страшную черную лапу, которую видел тогда ночью, убежав от Тимохи Косого. И как тогда же, ему вдруг сделалось нехорошо. Он едва удержался, чтобы с визгом не отшвырнуть лапу и не выскочить опрометью на свет, на свежий воздух.