Рука Джотто

– Его визитку, ты, конечно, не сохранил? – на всякий случай спросил Боттандо и саркастически кивнул, когда Сандано ответил утвердительно. – Слушай, Сандано, говорю тебе как друг.

– Что?

– Бросай это дело. Найди себе работу.

– Мне это говорит каждый второй. Даже судья.

– Ну так прислушайся к совету умных людей. И последнее. Где сейчас статуэтки, о которых ты тут рассказывал?

Сандано засмущался.

– Ну давай, не тяни. Говори все, и дело с концом. Я никому не скажу.

– Обещаете?

– Обещаю.

– Они лежат под кроватью моей бабушки. Вы должны это знать, раз она вам… О-о!.. Я опять попался!

Довольный Боттандо кивнул:

– Вот поэтому я и говорю тебе: завязывай.

– Я в восторге от него, – пробормотал он себе под нос, покидая камеру.

Он заказал выпивку в баре и долго сидел, пытаясь связать воедино имеющиеся факты. Потом позвонил Флавии и рассказал ей про Фра Анджелико.

Она не согласилась с его интерпретацией фактов, хотя выводы показались ей убедительными.

– Ты считаешь преступников слишком умными, – заметил ей на это Боттандо.

– Господи, какой же он идиот, – сказала Флавия, выслушав его рассказ о беседе с Сандано. – Ну, попадись он мне еще в руки…

– Можешь делать с ним что хочешь. Но ты понимаешь, какой из этого следует вывод?

– Если Форстер действительно украл картину, какой смысл ему разыгрывать спектакль и встречаться с Сандано?

– В том-то и дело. Это лишний раз доказывает, что моя теория неверна. Особенно если сейчас ты скажешь мне, что его смерть наступила в результате несчастного случая. Ты ведь это собиралась сказать?

– Нет, но такой исход вполне возможен.

– Жаль. У нас ничего нет, кроме косвенных улик. Может, все-таки накопаешь что-нибудь? Будет жаль, если время и деньги, затраченные на поездку, окажутся бессмысленной тратой, одобрить которую может только старый сумасшедший лунатик.

– Ах, Арган. Я как раз собиралась спросить про него.

– Да, он, – согласился Боттандо. – Кажется, он залег на дно. Может быть, решил, что мы были правы, взявшись расследовать это дело. Во всяком случае, он перестал попрекать меня им. Он не напоминает о себе уже несколько дней, но я уверен: он себя еще проявит. У меня мало времени. Как ты думаешь: этот маленький негодяй сумеет завербовать еще кого-нибудь из наших, кроме Паоло?

Флавия молча покачала головой и положила трубку. Бедный старый Боттандо, думала она. Он хватается за соломинку. И внезапно ей в голову пришла очень скверная мысль.

Глава 14

Одной из главных трагедий старшего партнера местной медицинской практики было то, что его родители, мистер и миссис Роберт Джонсон из Ипсвича, назвали его Сэмюэлем[6]. Чуть меньшей трагедией было то, что он в самом нежном возрасте выразил твердое намерение стать врачом. Всю жизнь люди посмеивались, когда им представляли Сэмюэля Джонсона. Не было такой шутки или анекдота, связанного с именем Босуэлла[7], которую бы он не слышал десятки раз. Ему столько раз повторяли изречения знаменитого лексикографа о медиках и медицине, что ему уже казалось, будто он сам написал их.

В результате Сэмюэль Джонсон, доктор медицины, стал очень замкнутым человеком. И как ни странно (возможно, опытный психолог нашел бы этому объяснение), с годами даже сам он стал замечать, что все больше и больше напоминает всезнайку-лексикографа, который стал проклятием его жизни. Маленький, кругленький, с всклокоченными волосами, с застарелыми пятнами еды на одежде, он походил на него во всем – даже очки у него на носу были сдвинуты набок под таким же немыслимым углом.

Он также усвоил привычку смущать новых знакомых какой-нибудь резкостью: ему казалось, что, напустив на себя грозный вид, он сможет запугать наиболее робких, прежде чем те успеют отпустить какое-нибудь легкомысленное замечание о его фамилии. Правда, это не очень хорошо ему удавалось, поскольку в жизни он был ленивый дружелюбный человек и его попытки быть грубым производили скорее странное, нежели устрашающее впечатление.

Когда Флавия ворвалась в кабинет доктора Джонсона, решительно протянула ему руку и, энергично встряхнув протянутую в ответ ладонь, без приглашения села на стул для пациентов, все эти упредительные меры оказались напрасными по одной простой причине: Флавия никогда не слышала о Сэмюэле Джонсоне и понятия не имела, что доктор носит самые распространенные в Англии имя и фамилию.