Рука Кассандры

— Как по-вашему, какой модели ближе наши соседи — нашей модели или модели социалистического общества?.. То-то же, мистер Милич. Я вижу ответ на вашем лице. Им, им выгоднее сны Лины Каррадос и их Чернова. Не нам, а им. А мы снова, как безмозглые овцы, играем в их игру, не понимая, что мы в цугцванге, что любым ходом мы лишь ухудшаем свою позицию. Я это видел с самого начала, ещё до того, как Хамберт, этот старый глупый идеалист, пригласил сюда русских. И дело не только в содержании снов. Я вообще против контактов. Космических и политических. Мы стали слишком уязвимы. Наши фигуры, пользуясь снова шахматным языком, стоят слишком плохо. Нам нужно сначала навести порядок в нашем собственном лагере, перегруппировать силы, а потом уже думать об участии в матчах.

— Я понимаю вашу мысль, — сказал лейтенант Милич. — Нечто похожее говорил мне мистер Лернер.

— Лернер? Этот… болтун? У меня не может быть с ним общих взглядов. — На мясистом лице Бьюгла появилось брезгливое выражение.

— Скажите, мистер Бьюгл, а кому, по-вашему, была выгодна смерть Лины Каррадос?

— Всему нашему обществу.

— А в масштабах Лейквью?

— Другими словами, вы хотите спросить меня, кто убил её?

— Если хотите.

— Не знаю. Я, во всяком случае, этого не сделал. Хотя, наверное, должен был.

Эммери Бьюгл глубоко вздохнул, то ли жалея, что не выполнил своего долга, то ли давая понять, что больше сказать ему нечего.

— Благодарю вас, мистер Бьюгл. Вы прочли мне сегодня замечательную лекцию.

— Пожалуйста. К сожалению, не так уж много людей имеет мужество в наши дни даже выслушивать нас, не говоря уж о том, чтобы разделять наши мысли.

Лейтенант коротко кивнул и вышел из коттеджа физиолога. Пора ехать в Буэнас-Вистас. Принять душ, поесть и вытянуться на кровати. Потрясти как следует головой, чтобы вытряхнуть из неё весь этот бред, который набился в неё за день. Вынуть фильтр, очистить его, прополоскать и вставить обратно.

Опять шёл мелкий холодный дождь. На голых ветвях деревьев сверкали бриллианты. Опавшие листья уже перестали источать пьянящий запах увядания. Они уже сдались. Они уже не были листьями.

«Как хорошо бы тоже сдаться, — подумал лейтенант. — Снять с себя круглосуточный груз. Я уже заговорил, как синт. Я их понимаю. Когда тебе говорят: мы снимем с тебя бремя мыслей и решений, для многих это кажется соблазнительным».

Паники у него ещё не было, но и спокойствия тоже. Они не продвинулись ни на один шаг. Бомбу мог подложить практически любой из обитателей Лейквью. Абрахам Лернер, может быть, и прав, когда говорит, что у любого найдётся мотив, надо только покопать.

А разве не мог убить Лину Каррадос этот жирный лысый боров? Красноречивый боров, ничего не скажешь.

Лейтенант почувствовал, как неприязнь к Бьюглу всё крепнет в нём. «Стоп, — сказал он себе, — это опасно. Это роскошь, которую я пока себе позволить не могу. Симпатии и антипатии — это очки, сквозь которые смотришь на мир. А полицейскому нужны очки, которые не искажали бы то, что он видит».

— Ну, что нового? — спросил он у Поттера, который уже ждал его в гостинице.

— Искал магазин, где бы на прошлой неделе продали кому-нибудь две железные линейки.

— Ну и что, нашли?

— Нет…

— Это не путь.

— Зато я нашёл продавца, который продал одному человеку четыре линейки. И полдюжины резинок.

— Четыре линейки? — Лейтенант встряхнул головой, прогоняя сонливость. Загустевшие было мысли снова стали текучими и заскользили, цепляясь друг за друга. Неужели первая ниточка? Давно пора, а то дело начинает врастать в землю — не выдернешь потом. — Когда, кому, где?

— В Стипклифе. По времени подходит вполне: шестого декабря.

— Неужели продавец запомнил день?

— Да, шестого декабря. Купил человек лет тридцати — тридцати пяти. Не синт.

— Почему?

— Что почему?

— Почему вы подчёркиваете, что не синт?

— А… Да потому, что Дик Колела — это сторож здесь, в Лейквью, — сказал мне, что к мистеру Колби приезжал коллега. Синт с жёлтой нашивкой из Стипклифа. А в Стипклифе штаб-квартира Всеобщей синтетической церкви…

— Понятно… Четыре линейки. Гм… А как вы думаете, Джим, почему четыре?

— Две для взрывного устройства и две про запас.

— Что значит «про запас»? Если испортит линейку в процессе изготовления бомбы?

— Ну?

— Не получается, мой друг.

— Почему?

— Подумайте: ну как можно испортить металлическую линейку? Неудачно припаять проводок? Отколупнул каплю припоя — и начинай снова. Хоть сто раз. Нет, дело не в запасных частях.

— А в чём же?

— А если четыре линейки были рассчитаны не на одну, а на две бомбы?

— На две?

— А что вас так удивляет? Это ведь всё-таки не две термоядерные бомбы, а маленькие пластиковые самоделки. Неопытный человек, имея фунт взрывчатки и нужные детали, может изготовить такую бомбу за час или два. Ну, за три часа.

— Дело не во времени. Зачем? Чтобы повторить взрыв, если первый окажется неудачным?