Рука майора Громова

Ковалев отчаянно замахал на него руками.

— Конечно, нет! Связаться с работниками НКВД? Что вы, что вы? Посадка в тюрьму обеспечена. А я не хочу. Уже сидел. Хватит.

Веко на его глазу поднялось совсем, вся лень, безразличие и расхлябанность мгновенно слетели с липа и фигуры, он окинул Холмина внимательным испытующим взглядом и нерешительно сказал:

— Есть просьба. К вам. Большая. Как к товарищу по работе.

— Какая просьба? — спросил Холмин.

От волнения Ковалев стал более многословным:

— Возьмите это темное дело на себя. Вам все равно. Такими делами вы уже занимаетесь, а я боюсь. Мало чего в жизни боялся, но в тюрьму сесть боюсь. Выручите меня, пожалуйста.

— Позвольте, — перебил Холмин взволнованного агента. — Как же я за это дело возьмусь? Оно в ведении Уголовного Розыска. И потом я другим занят.

— Вы только согласитесь, а остальное я все улажу, не слушая его, настаивал Ковалев. — Ну, что вам стоит? Одним делом больше. А я вам и след дам. Нашел в кармане убитого. От вас хотел утаить, а теперь — берите.

Он торопливо вытащил из кармана бумажник и, достав оттуда сложенный вдвое небольшой листок тонкой, почти папиросной бумаги, протянул его Холмину. Тот развернул бумажку и в первый момент не поверил своим глазам. На ней фиолетовыми буквами пишущей машинки было напечатано:

«Обвинительное заключение по делу гражданина Беларского. Андрея Николаевича».

Дальше следовало перечисление параграфов 58-й статьи и общие многословные фразы обвинения в обычном стиле энкаведистов. Нижняя часть листка, — больше половины его. — была оборвана.

— Беларский! — воскликнул пораженный Холмин. — Вы знаете, кто он?

— Нет, — ответил Ковалев.

— Это заместитель майора Громова, осужденный по его делу. Я его искал.

— Вот как. Значит, специально для вас. Так беретесь за это дело?

— Конечно. Большое вам спасибо.

— Вот и хорошо. И отлично. — обрадовался Ковалев. — У меня, как гора с плеч. И пуговицу эту забирайте. Вещественное доказательство. Пригодится.

— Здесь нам делать больше нечего, — сказал Холмин. — Поедем обратно?

— И поскорее, — заторопился Ковалев. — Тем более, что погода меняется, а у меня пиджачишко — сами видите…

Действительно погода быстро менялась, как иногда бывает летом в тех степных местах. С севера подул холодный резкий ветер и небо сразу покрылось тучами. Начал накрапывать дождь.

Два агента поспешно пошли из леса к автомобилю…

* * *

В отдел НКВД Холмин явился торжествующий.

— Чего сияешь, браток, как начищенные поручни трапа? — спросил его Гундосов. — Рад, что на обгорелого мертвеца насмотрелся?

— Очень. И не только атому, — ответил Холмин.

— Чему же еще? По-моему больше нечему. Скорее плакать нужно, — угрюмо прогудел Бадмаев.

— Я нашел Беларского!

— Не может быть!..

Холмин рассказал им о своем неожиданном успехе. Выслушав его, Бадмаев спросил:

— А записка? Опять есть?

— На этот раз не было, — сразу поняв о какой записке идет речь, ответил Холмин.

— Она могла сгореть, — заметил Гундосов.

— Но булавки не было тоже. Я внимательно осмотрел труп.

— Значит, он убит не «рукой»?

— Возможно. Но я в атом не уверен.

— Зачем же, браток, было «руке» убивать Беларского? Ведь он и майор Громов вроде, как дружили.

— Во время следствия могли стать врагами.

— Через почему?

— Беларский мог дать показания против Громова. Вот начальник отдела наверно это знает.

— Давал он такие показания? — спросил Гундосов Бадмаева.

Тот утвердительно кивнул подбородком.

— Да. Беларский на следствии завербовал Громова.

— Вот видите, — сказал Холмин. — Да, кстати, я нашел еще одну вещь, которая лишний раз подтверждает мою криминальную теорию.

— Что нашел, браток? — заинтересованно спросил Гундосов.

— Пуговицу. Вот эту.

— Пустяками занимаетесь. У нас, чуть-ли не каждый день, людей убивают, а вы пуговки собираете, — недовольно бросил начальник отдела.

Гундосов расхохотался.

— Ну и комик ты, Холмин. Не мешай ему, майор. Пускай собирает для коллекции. А только лучше собирать морские ракушки. Перламутровые.

Не обращая внимания на его иронию, Холмин сказал:

— Эта пуговица была возле костра, на котором сожгли лицо Беларского. Она с хлястика шинели энкаведиста.

Улыбка мгновенно сбежала с лица Гундосова.

— Ишь ты, — протянул он. — Получается, что в это грязное дело замешан, какой-то наш брат-чекист. Интересно.

— Попался бы он мне. Я бы с него живого шкуру снял и жилы вытянул, — свирепо загудел Бадмаев.

Гундосов прошелся по кабинету, опустив голову и видимо размышляя о только что услышанном. Перед этим он собирался куда-то уходить и поэтому был в шинели. Холмин машинально взглянул на его спину, на то место, где пришит шинельный хлястик… Там не хватало одной пуговицы. Холмин так был ошеломлен этим, что с хриплым нечленораздельным, криком вскочил со стула.

— Ты чего? — обернулся к нему Гундосов.

— Нет пуговицы… У вас, — громким шепотом ответил Холмин, задрожав от возбуждения и страха.

— Где?

— На хлястике шинели…

Энкаведист стянул шинель с левого плеча, и повернув, стал ее рассматривать, приговаривая.