Рука майора Громова

— Вы должны сказать. Должны. От этого зависит очень многое и мои жизнь в том числе. Говорите! — настойчиво потребовал Холмин.

Девушка заговорила умоляюще:

— Не настаивайте. Шура. Прошу вас. Я вам скажу сама. Только не сейчас. Через несколько дней. Напишу все в письме. Подождите немного. Пожалуйста, Шура.

Ольга впервые назвала Холмина по имени и его сердце дрогнуло. Он готов был сдаться на ее просьбы, но, вспомнив о сроке, назначенном ему Гундосовым, отрицательно покачал головой.

— Не позже, чем послезавтра, я должен найти «руку». Иначе меня посадят в тюрьму и я уж никогда не выйду оттуда.

Ольга рванулась к нему и… остановилась, В ее голосе прозвучало тоскливое отчаяние бессилия:

— Нет… не могу…

Холодная ярость охватила Холмина. След, нащупанный с таким трудом, ускользал от него. Изо всех сил стараясь держаться спокойно, он выдавил из себя:

— Значит, не хотите мне помочь? Ну и не надо. Прощайте. В тюрьме я постараюсь не вспоминать о вас.

Он пошел прочь, дрожа от ярости. Сзади до него донесся умоляющий голос Ольги:

— Шура! Постойте!

Холмин не обернулся и ускорил шаги.

Глава 13 Наедине с собой

Для Холмина эта ночь была беспокойной и необычайно томительной. Больше часа он пытался заснуть и не смог. Сон отгоняли мысли. Ему казалось, что они струятся в его голове бесконечным потоком, сталкиваясь между собой и обгоняя одна другую. Мысли не давали покоя и главное место в них было занято Ольгой и «рукой майора Громова».

Поссорившись с девушкой, Холмин не пошел в отдел НКВД. До вечера он бродил по городу, стараясь отвлечься от того непоправимого и мучительного, что случилось утром и от неудачных поисков «руки», которая упорно и умело пресекала все попытки поймать ее.

За день он побывал в двух пивных и городской столовой, в парке, историческом музее и на базаре. И всюду его мысли возвращались к прежнему, ставшему почти привычным. Он смотрел на картины художников и густые каштановые деревья, на старинное оружие и колхозные возы с арбузами, а видел перед собой Ольгу и воображаемую таинственную «руку майора Громова».

Вечером Холмин пошел в кино. Показывали фильм «Веселые ребята» с Утесовым и Орловой в главных ролях. Глядя из темного зала на экран, неудачливый влюбленный и подневольный детектив завидовал изображаемому там выдуманному счастью и веселью советских граждан, а мысли его, по-прежнему, возвращались к. Ольге и «руке».

Лег спать он раньше, чем обычно и, проворочавшись в постели больше часа, встал с кровати. Из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, вынул пачку двухрублевого «Аэроклуба», закурил и босиком прошелся по комнате. В номере было довольно прохладно, но мысли так одолевали Холмина, что несколько минут он не ощущал холода. Заложив, по тюремной привычке, руки за спину, он дошел до окна, затем — вдоль стены — к двери и снова вернулся к окну.

Сначала он думал про себя, потом стал думать вслух и, наконец, разговаривать сам с собой, не замечая этого:

— Любовь, конечно, мешает делу. В этом Бадмаев прав. Только он говорил, что мешает часто. Слишком мягко сказано. Всегда мешает. От нее глупеют. Вот и я, наверно, поглупел. Не занимался бы любовными похождениями, так, может быть, уже и нашел бы «руку». Сколько времени потрачено зря. И откуда ты, Ольга, взялась? Но с нею покончено и теперь у меня все возможности заниматься делом без всяких помех.

Папироса во рту Холмина погасла. Взяв с ночного столика спички, он раскурил ее и, глубоко затянувшись, продолжал рассуждать вслух:

— По-настоящему «делом руки майора Громова» я, собственно, еще не загорелся. Не взялся за него, как следует. Нет, брался! Хотя, конечно, недостаточно. Без необходимой энергии. И не думал серьезно и трезво. Нет, думал! Хотя думать надо было трезвее и серьезней… Хорошо, подойдем к делу с максимальной серьезностью, здравым смыслом, трезво и хладнокровно.

Папироса опять потухла. Он поискал в номере пепельницу, но, при слабом свете фонаря, струившемся с улицы в окно, не нашел ее. Щелкнул выключателем электричества и осмотрел комнату. Пепельницы не было. Тогда, кинув окурок в угол у двери, он снова заходил по номеру.