Рука Сфинкса

Но здесь, в Бездонной библиотеке, я не увидел ни единого перерыва в череде корешков. Книг так много, что они лежат и на полу. Тома теснятся на скамейках и грозят обрушить пюпитры. У стен высятся стопки толстых справочников, прилегая друг к другу крепко, как моляры. Книги занимают винтовые лестницы между этажами; книги лежат подле журчащих фонтанчиков в виде горгулий, которыми помечены уборные, где тоже полным-полно книг.

Книгохранилище Сфинкса отличается от нормальной библиотеки еще одним существенным образом. Ни одна здешняя книга не пронумерована. Нет ни табличек с кодами, ни, насколько я могу судить, порядка на полках, алфавитного или какого-нибудь еще. Здешний каталог – перетасованная колода. И это значит, что, если библиотекарь окажется всего лишь домашним котом, который пустился в бесцельную прогулку, я ни за что на свете не разыщу нужную книгу.

И если мы продолжим так вилять, дороги назад я тоже не найду.

Воздух сильно пахнет пергаментом, клеем, кожей и затхлостью. Утешительный аромат. Интересно почему? В чем притягательность этой технологии, использующей целлюлозу и дощечки? Книги редко представляют собой нечто большее, нежели рассуждения автора о том, что его гложет, подчиненные грамматике сомнений. Насколько книги в этом смысле превосходят писателей! Никто не верит в себя больше, чем книга; никого история или правила приличия не заботят меньше. «Начинай с середины, – заявляет книга. – И листай меня до конца». Какая разница? Книга начинается с чистого листа и заканчивается такой же пустотой. И книге неведом страх.

День 3-й

М-да, вчера меня несло. Прятался под столами, строчил как сумасшедший. Не мой звездный час.

Понятия не имею, что обо мне думает библиотекарь. Я даже не решаюсь продолжать эти записи. Ничто не внушает таких сомнений в необходимости еще одной письменной хроники чего-либо, как ночь, проведенная на куче книг в Бездонной библиотеке.

Впрочем, чему быть, того не миновать.

Раз уж это поручение, по-видимому, займет несколько дней, инвентаризация не помешает.

Консервы из копченой рыбы (22)

Галеты (53)

Сухая колбаса (2 палки)

Шоколад (1 плитка)

Маленький, завернутый в фольгу квадрат шоколада был особенно подлым дополнением, и я не могу не подозревать в этом руку Байрона. Шоколад всплывает в моей голове гораздо чаще, чем хотелось бы во время дневного похода. Конечно, я мог бы съесть его, но тогда у меня не будет шоколада, а обладание им внушает мне веру в то, что положение не такое уж отчаянное.

Возможно, стоит объяснить, почему я был так взволнован вчера.

Первые двенадцать часов, которые я провел запертым с этой фантастической коллекцией, были достаточно веселыми. Библиотекарь шел умеренно быстрым шагом; ранец казался в разумной степени тяжелым. Мария составила мне компанию, и без публики, которая могла бы ужаснуться, я завел с ней беззаботную беседу, полную милых наблюдений и дурацких шуток, которыми могут наслаждаться лишь супруги.

Вполне уверен, что это потакание порокам лишь сделало последующее погружение в кошмар еще более ужасным.

Я не пытаюсь намекнуть, что мое физическое окружение непривлекательно. Здесь полным-полно резных деревянных панелей и красивейших финтифлюшек. На потолках прекрасные фрески, изображающие философов в хитонах, которые самозабвенно дискутируют, стоя между конными армиями, и лужайки, где под сонным взглядом босоногих пастухов пасутся овцы. Я так часто и так долго таращился на них, что у меня теперь болит шея.

О, это изобилие книг, энциклопедий и диссертаций, пьес и поэм! В те первые часы всякий раз, войдя в новую комнату, я хватал первый же интересный том и начинал читать как безумный. Я проглатывал все, что мог, пока кот лениво пересекал помещение, и лишь когда он пропадал в соседнем крыле библиотеки, я поневоле запихивал книгу на место и мчался следом.

Я не могу представить более изнурительный способ путешествовать. Или читать.

Но время шло, количество крошки в моей крови уменьшалось, и Мария, которая раньше была любезной спутницей, начала меняться. Она сбивала книги с полок. Когда я попросил ее не делать этого, она стала швыряться ими в меня. Ее внешность тоже изменилась. Больше никакого красного пробкового шлема, никакой белой блузки. Ее кожа превратилась в краску, как в Золотом зоопарке, и продемонстрировала мне все сто оттенков плоти, влажных и блестящих.

Она везде оставляла отпечатки и полосы, потому что ходила с протянутой рукой, рисуя ею по полкам, как кистью. Это меня очень беспокоило. Я умолял ее остановиться.

Разумеется, я вел спор с самим собой и при этом каким-то образом умудрился проиграть.

Вскоре краски стекли с нее, как мутная вода, и под этой дурацкой шкурой обнаружилась машина.

Машина была совсем не похожа на грубый паровой экскаватор, за работой которого я когда-то наблюдал, стоя в грязи. Она выглядела элегантной и чувственной, красивой, как все машины Сфинкса. Но в глазах у нее не сверкала та искра жизни, какую ожидаешь увидеть. Последние частицы моей жены исчезли, и я остался в компании куклы с мертвыми глазами.