Рука Сфинкса

– Ты должен починить корабль, – повторила Ирен. Ее широкое лицо окаменело, словно форма для литья. – У нас нет еды и мало воды. Мы сели на мель. И Волета с нами.

– Знаю! Мне нужна минутка, чтобы найти ее и притащить…

Схватив Адама под мышки, Ирен подняла его в воздух. Она поднесла его к самому лицу, и их носы соприкоснулись и расплющились друг о друга. От нее пахло железными цепями и потом. Когда она заговорила, ее смрадное дыхание согрело его лицо.

– Хочешь, чтобы тебе доверяли? Хочешь спасти сестру? Хочешь, чтобы я поставила тебя на ноги, а не на голову? Делай то, что обещал капитану. Почини корабль.

Хотя преданность сестре сопротивлялась здравому смыслу, Адам знал, что Ирен права. Волета повела себя импульсивно, и теперь он снова должен быть благоразумным. Он вспомнил жизнь в порту, подчиненную прагматизму, и сказал себе, что спасение иногда требует подготовки, а не экстренных действий. Что бы ни случилось дальше, им понадобится корабль.

Адам кивнул. Их носы терлись друг о друга, но Ирен не ослабила хватки. Он понял, что момент требует не просто молчаливого согласия; он знал, чего она ждет, и поэтому произнес слова настолько твердым тоном, насколько мог:

– Я починю корабль.

Волета перемещалась по высоким ветвям фарфорников, под облаком паутины. Разветвленные, светящиеся стволы внизу напоминали молнии, застывшие в середине удара. Удивительное зрелище. И она была рада, что не пропустила его. Она перепрыгнула на другую ветку, а затем прошла к еще одной на цыпочках, двигаясь с быстротой, невозможной на земле, где подлесок был густым как ежевика.

Она старалась быть хорошей. Но корабль сделался таким удручающим местом. Она не смогла бы задержаться на борту и на минуту, хотя знала, что, исчезнув, заставит брата понервничать.

Перед тем как уйти, она прочесала чуланы камбуза на предмет чего-нибудь съедобного. Нашла старую суповую кость, застрявшую в углу, нашла ржавый горшок с затвердевшей патокой, которую сначала приняла за смолу для латок, и смела с полок достаточно рассыпанного чая, чтобы подкрасить чашку горячей воды.

Тоска зеленая.

От скуки она начала напевать глупую, прилипчивую мелодию. Мелодия просто всплыла в ее голове и отказалась уходить. Волета напевала и напевала, пока песня не пробудила воспоминания по-настоящему, и девушка увидела призрак органиста в сценическом плаще, глядящий на нее через плечо, пока его руки с отработанным изяществом бегали туда-сюда по клавишам.

В мгновение ока Волета узнала песню, льющуюся из ее уст. Это было ее музыкальное сопровождение на сцене «Паровой трубы» в течение многих, многих ночей. Мелодия, написанная и названная в ее честь: «Волета, летающая девушка».

Вскоре после этого она удрала с корабля.

Ничто так не очищает разум, как небольшое приключение.

Пискля, разумеется, отправилась с нею, хотя Волета держала зверька в рукаве, потому что боялась, что белку укусят черные пауки, которые так и кишели на верхушках деревьев. С виду они напоминали маленьких крабов и метались вокруг стволов и сквозь облака шелка наверху. Обычно они старались избегать ее, но было трудно не наступать на них и не хватать случайно, берясь за ветку. Несмотря на плотные перчатки и кожаные сапоги, один паук залез ей на шею и укусил. Болело, как будто пчела ужалила, но яд, кажется, не был смертельным.

Она пошла в том же направлении, что и капитан, наполовину чтобы следить за ним и наполовину чтобы выскочить и удивить его забавы ради. Они с «мистером Уинтерсом» так шумели, пока разговаривали и спорили, что их было легко отследить.

Она еще не успела догнать их, когда услышала нечто новое. Это звучало как шелест ветра, а затем – как брызги дождя, падающие сквозь листья. Вокруг нее поднялся шум, и на мгновение показалось, что надвигается гроза. Но конечно, это было абсурдно. Она внутри Башни.

И падала не вода.

Пауки больше не рассеивались перед ней и не бродили бесцельно в облаке паутины. Они изменили направление все сразу, как железная стружка при появлении магнита. Сначала пауки бегали поодиночке, а потом потекли ручьями. Наконец они полились из паутины большим черным каскадом, кувыркаясь, проваливаясь сквозь ветви и мимо Волеты.

У нее не было времени, чтобы убраться с дороги. Она прижалась к гибкой верхушке дерева и попыталась стать совсем маленькой. Рой пауков хлынул ей на голову.

Она ожидала, что ее зажалят до смерти. Но пауки были не в настроении кусаться. Этот факт мог бы утешить ее еще больше, если бы открытая кожа шеи и лица не зудела так ужасно от прикосновений тысяч лап. Она зажмурилась и задержала дыхание.

Что-то в этом чувстве показалось знакомым, и, поскольку ей нужно было отвлечься, она предалась ностальгическим фантазиям, которые перенесли ее в старый дом.