Рука в перчатке

– Как сказать… Если его послушать, ничего такого не подумаешь. Он все расставил по своим местам: свою дружбу с Мартином… на нее можно наплевать… свои физические недостатки, уверенность, что его обязательно ждет слава, мой материнский инстинкт… Вот черт! Сюда идет один из этих проклятых копов. Ну и что теперь им от нас нужно? Боже мой, Дол, это когда-нибудь закончится?!

– Непременно, Сильвия, дорогая. Мы справимся. Если не так, то этак. И кончай кусать губу, она сейчас треснет пополам.

Полицейский подошел к Лену:

– Мистер Чисхолм? Вас там ждут.

– Меня?

– Да, сэр.

– Передайте им, пусть пишут письма. – Лен потянулся за бутылкой, плеснул себе выпивки на два пальца, разбавил водой из кувшина. – Передайте им, письмо не дошло до адресата, так как тот переехал. – Лен поднялся со стаканом в руке и слегка пошатнулся. – Дамы, прошу прощения. Не хочу пропустить второй акт. Говорят, он самый интересный. – Лен размашисто зашагал за полицейским.

Дол проводила Лена взглядом и пожала плечами. Затем повернулась и спросила, уже совершенно другим голосом, без характерных интонаций молодой любительницы сплетен на амурные темы:

– Сильвия, расскажи о Циммермане. Что он конкретно говорил?

Глава 14

В воскресенье, в десять вечера, в маленькой комнате, которая служила внутренним офисом местного полицейского отделения, расположенного в трех милях от Берчхейвена по шоссе 19, царила напряженная атмосфера, клубился табачный дым, выдвигались самые противоречивые теории и теснились полдюжины мужчин. На деревянной скамье развалился какой-то здоровяк с висевшей в уголке рта сигарой. Это был инспектор Кремер из убойного отдела полиции Нью-Йорка. Рядом с ним сидел Магуайр из Бриджпорта, сонный, но несгибаемый. Какой-то неприметный полицейский стоял, прислонившись к дверному косяку. Полковник Бриссенден, все такой же лощеный и все такой же воинственный, сидел прямой, как шомпол, за маленьким столом; напротив него расположился Шервуд – усталый, но не павший духом. Третьим за столом был начинающий лысеть, худой, мрачный мужчина средних лет с раскосыми глазами – Линнекин, генеральный прокурор штата. Он приехал после уик-энда в Вермонте, гнал машину со скоростью шестьдесят миль в час, чтобы разгрести накопившиеся проблемы, получить свою долю похвал и свершить правосудие.

Речь держал Шервуд:

– Вот такая картина вырисовывается на данный момент. Хоть какой-то мотив имеется лишь у двоих. У Чисхолма и Ранта. Чисхолм, по его собственному признанию, имел все возможности для убийства. Он нашел Сторрса спящим на скамье, а ранее, находясь в доме Фольца, мог выкрасть перчатки. Чего явно недостаточно даже для предъявления обвинения коронером, не говоря уже о присяжных. Ну а что касается мотива… Убить из-за того, что его выперли с работы? Из-за того, что он был жутко зол? Но тот, кто проник в сарай для инвентаря, нашел проволоку, вернулся на место, намотал проволоку на дерево и накинул петлю на шею Сторрса, был хладнокровным, как удав, и злобным, как гадюка. И у него должна иметься ужасно веская причина, та или иная.

– А я говорю, здесь замешана женщина, – заявил Линнекин.

– Черт, здесь замешаны четыре женщины! Первая из них чокнутая, вторая считает себя умнее других, третья – богатая наследница, очаровательная и невинная, а четвертая – будто не от мира сего. Это я вам говорю. Завтра утром сами убедитесь.

– Непременно так и сделаю.

– Что меня устраивает на все сто. Теперь относительно мотива. Единственный более-менее убедительный мотив имелся лишь у Ранта. Похоже, это он и сделал. Но при всем при том мы в полной заднице. Согласно показаниями троих свидетелей – миссис Сторрс, ее дочери и дворецкого, – Рант после разговора со Сторрсом вернулся в дом еще до шестнадцати тридцати, а, если верить Чисхолму, в шестнадцать сорок Сторрс был еще жив. То есть нам необходимо доказать, что Рант вернулся на место преступления после шестнадцати сорока, или найти более-менее убедительный довод. Фактически нам нужно доказать, что он вернулся туда после семнадцати двадцати или семнадцати двадцати пяти, поскольку именно в это время Фольц повесил куртку на стул в прихожей, а Рант не имел возможности взять перчатки до этого времени. Дворецкий утверждает, что в семнадцать часов Рант писал письма в салоне для игры в карты. Он мог выскользнуть из дома через оранжерею, незаметно взять перчатки в прихожей и вернуться тем же путем. Но никто не видел, как он выходил или входил. Еще одна засада – та бумага на траве. Как он мог оставить ее там, после того как вздернул Сторрса? Возможно, что-то заставило его запаниковать, но он явно не из тех, кто легко паникует. Поймите меня правильно, я отнюдь не пытаюсь вычеркнуть Ранта из списка подозреваемых, а просто хочу показать, с чем нам придется столкнуться. Лично я склоняюсь к тому, что это сделал Рант. А вам как кажется, инспектор?

Кремер буркнул, не вынимая изо рта сигары: