Я подумал – не показать ли, насколько легко я натягиваю лук, а потом предложить попробовать самому. Но в те юные года стремление быть первым увлекало меня не более, чем теперь. Этот груз, когда приходилось, я всегда брал на себя с неохотой и сразу же, как только мог, избавлялся от него. По мне, от этого одни неприятности.
– Не беспокойся, – только и сказал я.
– Мы надеялись, что нам на сей раз мужчин пришлют, – сказал второй по старшинству мой товарищ.
– Все молодые мужчины, старше меня, на войне. А старики не хотят заниматься львом. Кроме того, когда мы уходили из дому, никто еще про вашего льва не знал. Однако, – добавил я чуть позже, – может, и меня хватит с ним разобраться. – Думаю, лишь спокойствие, с которым я говорил, удержало подростков от презрительного смеха.
Тарн подумал, затем спросил:
– Если тебе уже шестнадцать, почему ты не в войске?
– А мне только по дороге сюда стукнуло шестнадцать, – я не намеревался объяснять, почему мои родители держат меня подальше от войска. Их терзал потаенный страх, что я кого-нибудь покалечу, причем не врага, а собрата по оружию, чего не допускал закон. Возможно, они также думали, что если в этой глуши я чего-нибудь и натворю, то это легче будет замять.
В те годы я мало был знаком как с болью, так и с настоящим страхом. Несомненно, мое заявление показалось моим новым товарищам пустой похвальбой, но я всего лишь хотел обнадежить их.
По крайней мере одного из моих слушателей не убедил мой бесцеремонный оптимизм.
– А как ты с ним разберешься? – спросил Тарн, возвращаясь к разговору о льве. Он по-прежнему с сомнением посматривал на мой громадный лук.
– Увидим. Сделаю, что смогу. – Я повернулся и пошел прочь, не намереваясь продолжать спор. Это стало моей привычкой с тех пор, как я увидел Лина лежащим на камнях двора с устремленным в небо мертвым взглядом.
В отличие от прочих пастухов, которые выискивали уважительные причины для того, чтобы отлынивать от ночной стражи, я с готовностью заступал на смену в свой черед и даже несколько раз сам вызывался покараулить, расхаживая между маленькими костерками в темноте.
Через ночь после нашего прибытия снова появился лев, перепугал стадо и опять растерзал еще одно животное. Я услышал рычание огромного зверя, но прежде, чем что-либо предпринять, решил подождать зари.
Когда начало светать, зверь был все еще здесь. Огромная грива, золотистая шкура и нервно бьющий хвост. Он лежал посреди опустевшего пастбища. Удачливый охотник неторопливо пожирал свою добычу – молодого бычка, которому он перервал горло.
Большинство подростков смотрели на меня, готовые посмеяться надо мной, как только я найду приличный повод для того, чтобы не приближаться к зверю. Но я, не обращая внимания на зрителей, пошел прямо к врагу. Энкид пошел следом, отставая лишь на шаг.
С юношеской нетерпеливостью, осознавая, что лев к такому не привык, я выпустил стрелу, как мне показалось, издалека, ярдов со ста. Мой лук согнулся достаточно, чтобы выпустить стрелу с чудовищной силой, но, к несчастью, я промахнулся на несколько ярдов, так что лев с царственной презрительностью даже ухом не повел. Лишь с третьего раза я попал в зверя, прямо в бок, причем охотничьей стрелой с широким наконечником. Подростки у меня за спиной испустили общий вздох, когда увидели, что стрела отскочила от шкуры.
Лев повернул голову, глянул на нас и неторопливо снова начал пожирать добычу.
Теперь у нас было верное доказательство тому, что это не обычный зверь, как и говорили слухи. Тут была замешана магия.
Энкид, стоявший рядом со мной, спокойно сказал:
– Стало быть, рассказы не врут, и стрелы и мечи и вправду не берут его шкуру.
Я что-то проворчал. Мы могли на самом деле столкнуться с могучей магией, но сдаваться я не собирался. Остальные пастухи стояли где были, позади, и с отчаяньем смотрели, стискивая в руках бесполезное оружие.
– Если я согну лук сильнее, – сказал я, – он сломается. Или тетива лопнет. – Так и случилось при следующем выстреле. Тугая тетива лопнула и хлестнула меня по лицу, оставив рубец, который ожег бы жестокой болью любого смертного. Но не меня.
Подростки, прищурившись, смотрели на меня издалека, словно это могло им помочь понять, как я умудрился порвать тетиву лука, который никто из них даже и чуть-чуть натянуть не мог. Тарн, опасавшийся за свое первенство, сейчас молчал, как и прочие. В конце концов, по его вежливой просьбе я дал ему попробовать натянуть лук, и он потянул мышцы в безуспешной попытке хоть чуточку согнуть его.
А тем временем я яростно поминал различные части тела различных богов, отшвыривая прочь бесполезную палку с обрывками тетивы. Стиснув кулаки, я озирался вокруг.